Но этого не произошло.
Что там случилось? Что же там, черт
возьми, случилось?
Сколько я не напрягал память — так и
не вспомнил.
Может, и не было ничего? — подумал
я. Может, чем черт не шутит, приснилось все? Закинул каких-нибудь
наркотиков, которые Олег принимал, скажем, у «Вельзевула». Или в
одном из многочисленных баров, где мы с Андреем и Никитой любили
проводить время? А все, случившееся у Барьера и за ним — просто
бэд-трип, галлюцинация, такое действие наркотика?
Или, может быть, Александр таким
образом хотел меня свести с ума, чтобы убедить суд в правоте своих
подкупленных докторов? Подкинул мне чего-то дурманящего, а потом
показал врачам неадекватного, бормочущего что-то про Барьер?
А может, я уже в психушке сижу?
Я глянул на себя. Я был все в той же
военной одежде, которую мне выдали в части. На поясе —
пластмассовая фляжка с водой, аптечка и двойной сухпаек, который
выторговал Карасик. И даже грязь на штанах от болотистой местности
осталась.
Нет, точно не привиделось. Все было
на самом деле. Только вот как все закончилось?
Я не знал. Вместо воспоминаний —
густая непробиваемая тьма.
И череп... чей он? Как оказался у
меня? Для чего?
Сначала я хотел его выкинуть, но
пересилив брезгливость, все же оставил. Наверное, это единственная
зацепка, которая может хоть что-то объяснить во всей этой
загадочной истории.
Череп я спрятал в заплечный мешок,
специально сшитый в армейской одежде — туда удобно было класть
дополнительное вооружение боезапасы. Вместо этого сейчас у меня там
была черепушка. Расскажи кому — примут за психа или маньяка.
Я огляделся. Дом не изменился, все
такой же величественный, ухоженный. Только, может, чуток повяли
цветы в клумбах и северная часть крыши была перестелена. А так все
такое же.
Я позвонил в звонок.
Дверь особняка открылась и на пороге
возник Нианзу.
Он смотрел на меня секунды три,
молча, не мигая, напряженно. Просто застыл, словно статуя.
И я не двигался. Опешил. Такое
знакомое, ничем не примечательное лицо, которое видел тысячу раз и
которое не было ни красивым, ни уродливым, обычное лицо пожилого
китайца, теперь вызывало у меня в груди такие теплые родные
чувства!
Так мы и глядели друг на друга,
молча, не двигаясь.
А потом брови слуги поползли вверх,
а глаза распахнулись так, что увидь сейчас его кто не признал бы в
нем китайца.