Ну вот, я и узнал истину. Что я чувствовал в этот момент? Сложно
сказать. Я не боялся Бориса. Но ощущение жути не покидало. Убил
свою мать... В голове не укладывается.
– Что? – встрепенулся я, поняв, что Боря говорит.
– Ты можешь дать мне ту книжку, о которой говорил? Я должен ее
прочесть. Потом. Сейчас, извини, я больше не могу контролировать
это.
Речь его снова стала невнятной, взгляд затуманился.
– Конечно. Завтра сходим в библиотеку.
Я вскрыл еще несколько коробок, пока Боря стонал и нес какую-то
чушь, ткнувшись в стол головой. Наконец, мне посчастливилось: я
нашел активированный уголь и вернулся к Боре.
– Вот, выпей.
Он поднял голову, и я отступил на шаг. В глазах Брика застыл
ужас.
– Дима, – прошептал он. – Мама... моя мама, она... Я же ее
сам...
Я замер, не в силах не то чтобы шевельнуться – слова сказать. У
штурвала стоял настоящий Брик…
– Мама... Мамочка!
Он завизжал, попытался вскочить, но зацепился за ножку стола и
упал. Несколько секунд я слышал только его дыхание. Потом он
поднялся на ноги.
– Все в порядке, – сказал другой человек. – Больше я этого не
допущу. Где таблетки?
Я шел домой, размышляя об услышанных откровениях. Как мне
поступить? Любые мои действия должны основываться на одном лишь
допущении: верю ли я в то, что мой друг – не человек? А как я мог
безоговорочно поверить в это?
Мама готовила ужин. В доме царила атмосфера недовольства.
– Привет, мам, – сказал я, входя в кухню. – Прости, я...
– Понятно, – отмахнулась она. – Чайник поставь, я печенья
купила. Все равно нескоро приготовится.
Я наполнил чайник, включил его и задумался, сидя за столом.
Мама, заметив мое состояние, спросила:
– Ты чего такой грустный?
Внезапно я решился на откровенный разговор. Хотел спросить
какую-нибудь глупость, типа: "Мама, а если я узнал, что один из
моих одноклассников совершил преступление, как мне стоит
поступить?" Одним махом преодолеть огромную пропасть, разделившую
меня с родителями. Я даже открыл рот, но мама меня опередила:
– Что, наполучал чего-то? "Двойка", поди, опять?
– Ничего я не получал, – отозвался я, чувствуя, как тает в душе
порыв.
– А чего грустишь тогда?
– Так. У друга неприятности.
– Тебе не о друзьях думать надо, а об учебе. Дима, это же
выпускной год, в конце-то концов!
– Я понимаю...
Позже, сидя в своей комнате, я смотрел невидящим взглядом в
учебник и думал. Думал о своем будущем, которое представлялось мне
в каком-то сером и вязком тумане. Безрадостная громада института
высилась надо мной, являя воплощение Высшего Образования. Чему я
там буду учиться? Кем пойду работать?