– Сиятельная Фабия Фистула отсылает победную чашу славному бойцу и победителю Эномаю!
Вот! За тем и шла – себя проверить. И не только себя.
Моя победная чаша – не первая за вечер, негоже сиятельной спешить. Но – услышали, закричали, какой-то парень слева встал. И я встала – победителю, что мне пятьсот сестерциев принес, улыбнуться. Глазами поискала, нашла.
Охнула. Не хуже моего Гая охнула! Ахнула даже. Видела я парней всяких, видела красивых, видела таких, за которыми девицы табунами бегали…
Бог стоял у стола.
И не в том дело, что белокурый, что плечи тунику рвут, что лицо – как у Аполлона в храме на Палатине…
Холодно мне стало, жарко стало, в животе жаба зашевелилась (первая жаба!), под животом тоже.
Легенду слыхала, глупую очень. Будто люди когда-то на женщин и мужчин не делились, у каждого все разом имелось. А потом боги людей пополам развели. И вот ищет одна половинка другую, найти не может. А если уж найдет!.. Глупо, конечно. Только в тот миг мне это глупым не показалось.
Стоит бог, мне кивает, улыбается, отвечает что-то, чашу берет. Делать нечего – улыбнулась в ответ и на ложе бухнулась. Подумала… Потом на светильники поглядела. Как там Аякс советовал? «Проводи меня, мой гладиатор»?
И тут еще одна жаба квакнула. Слово себе я дала, давно уже, парням не навязываться. И вообще, не навязываться ни в чем и никому. Последнее, что у меня осталось – гордость. Что б со мною ни делали, в какой грязи ни купали, но гордость осталась. Я – это я, моя воля – моя!
Приподнялась с ложа, глазами бога белокурого отыскала. Да гори огнем она, огнем, гордость!
А тут и светильники потушили.
* * *
Понятно, опоздала – в моего бога целых две «волчицы» вцепились. И у них, видать, в животах и ниже жабы квакали. Вцепились, руками оплели, губами тянутся.
И что делать сиятельной Фабии Фистуле? Стоит римлянка знатная в палле и покрывале, как последняя дура…
Недолго стояла, конечно. Вперед шагнула, «волчицы» в стороны прыснули. Я руку к его лицу протянула, комок в горле проглотила.
– Проводи меня, мой гладиатор!
Даже не поглядел. Лицо мраморным стало, точно у статуи на Палатине. Чуть подбородком двинул. Поняла я – терять нечего. Обхватила его руками, ладонями по тунике скользнула. Гори, моя гордость, огнем пылай!
– Катись отсюда, волчица римская!
Еле слышно сказал, одними губами, только я-то услышала.