Вэнк выглядит, как все они: такой же большущий, мускулистый и жуткий. Густые брови с легким изломом, высокие скулы, впалые щеки, прямой и узкий не слишком крупный нос, плотно сомкнутые губы, прямые каштановые волосы длиной до плеч. А в его глазах с желтым отливом, как у нечисти, совершенно звериная похоть.
Одержимость.
В горле моментально пересыхает, а ладони холодеют и слегка подрагивают.
Вэнк будто одними страшными глазами говорит, что меня теперь не отпустит. Сперва душу выпьет и тело заберет.
И на торги наплюет, и на все наплюет. Еле сдерживается.
А я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы сделать трусливый шаг назад. Чтобы развернуться под этим выбивающим из легких воздух беспощадным взглядом и позорно убежать.
Но тогда меня схватят и наверняка унизительно бросят ему в ноги. А потом могут жестко и мучительно больно изнасиловать всей стаей.
Потому я сквозь бессилие, шок и ужас выпрямляюсь. Нужно, чтобы ничего в моем виде не говорило о том, что неумолимый хищник — он, а я жертва.
Чтобы пламя, бушующее в его горящих глазах, не сожгло меня.
Но это будет сложно. Невероятно трудно.
По виску струится ледяная капелька пота.
Единственное, что в этом мрачном вэнке не пугает меня, это его голос. Глубокий, с бархатными обволакивающими нотками.
Красивый чувственный голос — как слабая, но крепкая ниточка, которая позволяет мне стоять прямо и не падать, пока жуткий вэнк допрашивает меня и, даже не напрягаясь, угрожает. Словно я для него пыль. Травинка, которую он жаждет вырвать и растоптать.
Он звереет все больше.
Я хочу оказаться как можно дальше от него, чтобы не видеть эти ужасные тигриные глаза, каждое мгновение высасывающие мою душу.
Когда он говорит о лекаре, я невольно выдыхаю и позорно дрожу.
Лучше мерзкий осмотр, чем близость этого циничного вэнка, чьего имени я даже не знаю.
Я дергаюсь от страха, когда он что-то говорит на своем языке. Это может быть как немедленный приказ вести меня к лекарю, так и жесткое распоряжение схватить меня за волосы и бросить ему в ноги.
Я вся сжимаюсь от ужаса и еле дышу, когда громилы, которые несли паланкин, близко подходят ко мне. Один заявляет:
— Идешь с нами.
Еле переставляю непослушные ноги, но иду. Куда деваться.
Оказывается, в стенах этого гигантского до одури зала есть неприметные двери. Вот эта дверь ведет в узкий короткий коридор. В нем еле разминутся два крупных мужчины.