Вот только добраться до неё Травин не мог – кто-то его надёжно
привязал к койке. Кисти и щиколотки были зафиксированы матерчатыми
лентами, обёрнутыми несколько раз, порвать их Сергей даже не
пытался. Пальцы рук и ног затекли, приподняв голову и скосив глаза,
Травин поймал взглядом правую кисть, пошевелил пальцами, те вроде
были розовыми, значит, или привязывали недавно, или не затянули
слишком сильно. Одет Сергей был в длинный халат с завязочками на
спине – он ощущал каждый узелок.
– Эй, – закричал он, – есть кто живой, ссать хочу!
На самом деле Сергей хотел и в туалет, и есть, и ещё много чего,
кричать пришлось долго, он даже слегка охрип, зато подёргавшись,
обнаружил, что почти ничего не болит. Нож, который ему всадил в бок
худой бандит, должен был пропороть печень, а с пробитой печенью
человек, считай, не жилец, внутреннее кровотечение сделает его
покойником за несколько минут. Значит, обошлось, в который раз уже.
Если бы Травин верил в бога, то решил, что ему помогает
ангел-хранитель, а так – списал всё на везение.
Через пять минут криков дверь отворилась, и вошёл низенький
толстенький человечек в белом халате в сопровождении военного без
знаков различия, вооружённого наганом.
– Раз кричит, значит, поправляется, – полуобернувшись к
военному, сказал доктор. – Смотри-ка, прыткий какой. Идите,
милейший, и сообщите начальству, что наш подопечный проснулся.
Военный что-то забубнил, но врач решительно выставил его за
дверь.
– Райх Генрих Францевич, – представился он. – Что же вы,
голубчик, хулиганите? Переполошили всех, а лежали бы тихо, и
глядишь, всё бы обошлось.
– Что обошлось? Где я? Какое число? – Травин заморгал. – Я хочу
ссать. Что, прямо в койку напрудить?
– Нет уж, для таких нетерпеливых у нас есть утки, но не стоит
зря беспокоить санитарок и Дарью Павловну, – врач протестующе
замахал пухлыми руками, – потерпите, милейший, буквально пару
минут. Товарищи из милиции проводят вас в отхожее место, прошу,
дождитесь их.
– Я что, арестован?
– Именно так, хотя эти держиморды говорят, что только задержали
до выяснения, – Генрих Францевич чуть было не прослезился от того,
что его подопечный так сообразителен. – Вы, голубчик, только не
волнуйтесь, раны едва зажили. Мы ведь, почитай, с того света вас
вытащили, нож прямо по печёночной вене полоснул, надрезал слегка,
чуть вправо, и сейчас бы апостолу Петру рассказывали о прошедшей
жизни.