- Так это… Иван я, ваша светлость, - сказал детина. - Вообще-то,
я тут санитар, но вы меня денщиком своим кличете, а я и не
возражаю.
Санитар, значит? Больница? Вряд ли, обстановка слишком
роскошная, резная мебель, ковры, шторы бархатные… Дом престарелых?
Или он какой-нибудь крепостной санитар, в фамильному особняку
вместе с мебелью приписанный?
Вряд ли князь находится со своим денщиком в отношениях настолько
близких, что тот сможет заметить подмену. Скорее, любые странности
он будет списывать на старческий маразм. Конечно, стоит быть
осторожнее, но пока стратегия "мне триста лет, я выполз из тьмы"
вполне себе работала, и Ломтев решил уточнить еще кое-какие
детали.
- Где я?
- В пансионе "Золотая осень, ваша светлость.
Значит, все-таки дом престарелых. Золотая осень, последний
приют. Судя по обстановке, здесь недешево, но, судя по рассказам
проводника, семья вполне может себе это позволить.
- И что со мной?
- Вы просто старенький, ваша светлость, - сказал Иван. - А я за
вами, значится, ухаживаю.
- Так давай, начинай, - сказал Ломтев. - Сегодня у меня не
настолько плохой день, и я не собираюсь до вечера проваляться в
постели. Помоги мне встать.
- Встать? - изумился Иван, даже забыв добавить про "светлость",
и ломтев понял, что на этот раз сморозил что-то несусветное.
Мгновением позже его блуждающий по комнате взгляд уперся в стоявшее
в дальнем углу кресло-каталку.
Класс, подумал Ломтев, так вот почему ноги не слушаются. Я еще и
парализован ниже пояса?
Нормально вообще.
Он почувствовал поднимающуюся из глубин его существа ярость, но
бедняга Иван был явно не тем объектом, на котором стоило бы ее
вымещать.
- Сесть, - сказал Ломтев, подавив в себе естественные порывы. -
Помоги мне сесть.
- Сей момент, ваша светлость, - Иван сдернул с него одеяло, и
Ломтев узрел еще одну грань его нового существования. Это было
логично, в общем-то. учитывая диагноз, но все равно оказалось для
Ломтева неожиданностью, причем крайне неприятной.
Памперс.
Под пижамными штанами явно угадывались очертания памперса, и
сейчас Иван будет его менять.
Как он это, собственно говоря, каждый день делает.
Может быть, даже гордится оказанной ему честью и доверием,
все-таки, княжеский памперс - это тебе не хрен собачий.
Все это было настолько унизительно, несправедливо и вообще, что
Ломтев был готов то ли разрыдаться, то ли забиться в истерике. Но
вместо этого, когда Иван свернул с его худых ног пижамные штаны, он
зажмурился и крепко сжал зубы.