Отец издал невесёлый смешок.
– Что-то вроде этого и может получиться, – сказал он.
– Ну тогда вели кому-нибудь из слуг, из тех, кому доводилось
стрелять в людей, подобрать мне что-нибудь, из чего можно с
комфортом застрелить личного агента Его Величества, и пусть они мне
доставят в каком-нибудь… ковре, что ли, или свёртке бесформенном, –
предложил я.
– Да, хорошая идея, Матвей, – согласился Михаил Мартынов.
– А, вот ещё, – придумал я, – пусть твой слуга отвезёт в
курьерскую службу, а оттуда пусть уже мне доставят. В противном
случае, твоего слугу могут выследить и выяснить, что именно он
привёз ко мне.
– А тебе, Матвей, самому впору работать в Тайной канцелярии, –
задумчиво сказал отец, – там как раз любят всякие схемы распутывать
и придумывать.
– Да нет, – отмахнулся я, – это же как в детстве мальчишек
местных подговорить помочь Тараса обмануть. Ты, наверное,
шутишь…
– Конечно, шучу, – серьёзно сказал родитель. – Кому ты там
нужен.
Я вздохнул.
– Приятно знать, что меня ценят в моей семье, – с иронией сказал
я.
– Просто не хотел, чтобы у тебя были какие-то иллюзии, –
по-прежнему серьёзно сказал отец.
– Да какие уж тут иллюзии, – снова вздохнул я. – Слушай,
оставайся, что ли, на завтрак, раз уж я всё равно не сплю.
Михаил Мартынов снова взглянул на часы.
– Разве что чаю, – кивнул он.
– Я оденусь и выйду к тебе в гостиную, – сказал я, намекая,
чтобы отец вышел, когда я буду одеваться. Ведь после ванной я прямо
голым упал в кровать. Недавний опыт показал, что мне нравится
размахивать половыми органами перед женщинами, но перед мужчинами
делать это я против категорически. Тем более, перед собственным
отцом.
Тот кивнул и вышел.
– Тарас, принеси нам завтрак с чаем, – услышал я, как отец
отдаёт распоряжения Тарасу по интеркому, – и можешь предложить чаю
Жану.
Жан – это водитель и валет отца. Глупый и напыщенный француз,
который несмотря на то, что постоянно читал французских авторов,
оставался ограниченным, лишённым самостоятельного мышления
обывателем. В нашей семье, все мы, конечно, читали французских
мыслителей. Причём мой отец читал в оригинале, в отличие от матери,
которую картавый французский язык смешил своей жеманностью.
Когда я ещё жил с родителями, мы тихонько, между собой, чтобы не
обидеть слугу, потешались над уверенностью Жана в том, что кроме
французской культуры нет никакой другой, над его вопиющей
безграмотностью по отношению ко всему, что было создано не
французами. Тарас же Жану по-своему симпатизировал, так как считал
его фанаберию, в смысле глупую спесивость, забавной.