– Страсти какие! Да нет, месье, какая столица, мы сами-то с
востока! – изумился Пианист. – Вон того, здорового, сослуживца
нашего, жениться везём: к невесте, в Бурже! Ну, и решили по дороге
мальчишник парняге устроить, отвальную, так сказать…
– Чего ж девицу-то на мальчишник прихватили? – хмыкнул Астор.
– Ну так, она – свой парень! – хмыкнул Король, толкнув Раймунда
коленом.
– А. Ну-ну, – протянул Астор так, что непонятно было, поверил, или
нет.
– Скажи, – перейдя на доверительный тон, поспешил Король перевести
тему. – Вот эта твоя рука, как работает? Потрясающая же
штука!
– Да ничего особенного. Два десятка режимов, – Астор поочерёдно
перещёлкнул несколько рычажков на предплечье: механическая рука
послушно согнулась, разогнулась, сжала и разжала пальцы.
– Потрясающе, – с неподдельным восхищением покачал головой
панцерник. – От чего действует? Гномьи пружины?
– Зачем? Вот, – трактирщик поднял руку и показал шланги, тянущиеся
из-под стойки в локтевую часть. – Пневматика.
– Война? – понимающе спросил Пианист, углядев среди татуировок на
могучем плече трактирщика знакомые эмблемы. Астор смерил его долгим
взглядом, после чего скупо улыбнулся:
– На войне я глаз потерял. А руку… Руку мне отпилили позже, в нашей
старой-доброй герцогской охранке. Выясняя, предатель ли я, раз в
плен попал вместо того, чтоб сгореть в бронеходе.
– Камрад, а ты не из наших? Из панцерников? – не выдержал Король.
Астор положил на стойку механическую лапу, так, что стала видна
гравировка на тыльной стороне ладони: оскалившая пасть конская
голова в центре солнцеворота из восьми ног с копытами.
– «Слейпнир»! – выдохнул старый панцерник. Астор кивнул:
– У меня нет причин с властью миловаться. Ни с родной, ни с чьей
другой. Здесь чувствуйте себя как дома, кто бы вы ни были, главное,
платите по счету и не сыте мимо толчка. И держите ухо востро с
Горной Стражей: те вечно коррезских шпионов вынюхивают. А так,
стукачей у меня в харчевне не водится.
Пианист взглянул на хозяина с невольным сомнением.
– Были как-то. Трое, – добавил Астор. – Больше уже не будут. В
честь них и вывеска! – и ухмыльнулся, так, что непонятно было,
шутит или нет. Зато сразу стало ясно, что с самим хозяином шутить
не надо.
Впечатлённые Пианист и Король вернулись за стол. Там, между тем,
веселье перешло в лирически-бунтарскую плоскость; Тайво со скорбным
лицом бренчал на гитаре, а Жен, страдальчески зажмурившись, пела
«Миллион, миллион, миллион алых роз» – ещё одну запрещенную песню.
Правда, запрещенную только в Арании, где не любили вспоминать Войну
Роз между Йоркастерами и Ланнистерами, когда победившие тысячами
отправляли сторонников проигравших Алых Роз на казни… Не было, мол,
войны такой. А если и была, то все кончилось мирно - этакая драка
подушками юных воспитанниц пансионата.