Серафина с трудом овладела собой.
– Боюсь, дорогая, Россия не похожа на Италию. Там мужчины еще не привыкли к подобным вещам.
Принцессу предупредил об этом сам Анатоль.
– Ничего сложного: тебе просто придется делать это украдкой.
Шокированная и смущенная, Серафина рассмеялась:
– Ох, Эль! Ты такая проказница! Как я буду жить без тебя? – Она порывисто обняла подругу.
Серафина! – внезапно позвала ее мать. Иду! – откликнулась она и печально обратилась к Ругам: – Не забывайте навещать Кви-Кви и Бьянку. Пишите мне!
– Где ты будешь? Вдруг понадобишься нам, – спросила Кара. Не привыкнув скрывать что-либо от них, Серафина чуть не сказала, куда едет, но вдруг заметила настороженность в голубых глазах Кары и вспомнила предостережения Дариуса.
– В какой-то сельской лачуге. Я толком не знаю.
Серафина укорила себя за недоверчивость. Ей, наверное, показалось, что Кара слишком заинтересована местом ее пребывания. Ведь вот сейчас Кара смотрела на нее с нежной озабоченностью.
– Если не можешь взять с собой компаньонку, я готова отправиться с тобой. Я соберусь через несколько минут…
Серафима ласково сжала ей руку.
– Спасибо, я хотела бы этого, но Дариус очень строг. Он говорит, что это слишком опасно.
– Серафина! – Королева направилась к подругам.
– Ладно, пора убираться отсюда, – смущенно пробормотала Эль, прекрасно зная, что королева стала относиться к ней неодобрительно после того, как несколько месяцев назад она соблазнила кронпринца.
Очаровательный Рэйф бахвалился этим направо и налево, но, как только об этом прослышала королева, сник и поджал хвост. Серафине пришлось вступиться за подругу, чтобы ту не изгнали из Белфорта и разрешили по-прежнему общаться с принцессой.
А вот Кара лучезарно улыбнулась королеве и направилась к ней. Серафина часто думала о том, что Кара была бы идеальной дочерью для матушки: они обе такие благонравные!
Эль быстро чмокнула Серафину в щечку.
– Береги себя, – прошептала она и растворилась в полумраке холма.
Кара обняла принцессу.
– Доброго пути, дорогая, – промолвила она и также поспешила удалиться.
Серафина осталась с матерью и, с нежностью любуясь ею, подумала, что если и есть на свете что святое для нее, избалованной, ленивой и сумасбродной, это Аллегра. Конечно, находясь с подругами, она могла подшучивать над пристрастием королевы к благотворительности и «добрым делам», но в глубине души питала к ней уважение, почти благоговение.