- Первый – Седьмому, - прошипела рация. – Доложить
обстановку.
- Седьмой – Первому. Происшествий нет, нарушителей режима не
обнаружено, - отрапортовал детина. – Следую к главной аллее.
- Первый – Седьмому. Принято. Конец связи.
Охранник сунул увесистую рацию в чехол на поясе, и бесшумно
зашагал по аллее, скрываясь из виду. А ведь я чуть было не вышел на
него… И куда смотрел?
Присев за ноздреватым валуном, огляделся. Спальный корпус мирно
белел за кипарисами, путавшими тени. Отдыхающие бродили по аллеям и
ухоженным дорожкам, степенно беседуя или погружаясь в одинокую
задумчивость. Иные вышагивали с женами, сухонькими или капитальными
дамами в возрасте – мода на «папиков» еще не настала, а за
«аморалку» могли и с должности снять.
Я искал Егорычева, бывшего первого секретаря Московского
горкома, коммуниста умного, честного и совестливого. Пять лет тому
назад Николай Григорьевич попал в опалу, и его место тут же занял
пройдошливый Гришин. А Егорычева, пострадавшего за правду,
отправили «в ссылку» - послом СССР в Данию. Недолюбливал Леонид
Ильич нарушителей чиновничьего устоя всех времен: «Сиди и не
высовывайся!»
«А нам такие люди нужны!», - рот зацепило мимолетной
усмешкой.
Николай Григорьевич обычно гулял по главной аллее, под сенью
громадных, оплывших ливанских кедров или высоченных гималайских
елей, а после забирался на малолюдные террасы, кружа вокруг
прудов…
Мои губы дернулись в подобии улыбки. Забываясь порой, я всерьез
думал о «разработке» Брежнева, Суслова и прочих небожителей. А
воротясь в реал, с удовольствием стегал себя ехидцей, ядом
брызгался. Куснул слона комарик!
Но ведь даже мелкое, гадостно зудящее насекомое способно занести
опасный вирус – и свалить серого гиганта. А я трудолюбиво
разрабатывал давние, полузабытые желания кремлевских старцев, их
трепетно лелеемые, никому не высказанные мечты.
Михаил Андреевич с юных лет грезил о славе отнюдь не хранителя
идей Маркса и Ленина. Он метил в мозговитые продолжатели, чьи
труды, как ступени лестницы, выведут бедующее человечество к Миру
Справедливости. Войны, хвори, будни… Год за годом мечта
откладывалась «на потом», светясь, как проблесковый маячок: «Я
здесь! Ты помнишь? Ты ждешь?» Дождалась…
А Леонид Ильич еще лет десять назад совсем иным был –
донжуанистым, веселым, зубастым. На скрозь простреливаемом пятачке
«Малой земли» он не грелся в блиндаже, а сорок раз подряд лазал в
окопы, чтобы - поближе к бойцам. На Байконуре нырял в убийственное
гептиловое облако, когда ракета рванула прямо на стартовом столе,
раскидав обгорелые трупы космодромной команды. Спускался в урановую
шахту, работал по восемнадцать часов - и хотел, всегда хотел, чтобы
слова из гимна о «великом, могучем Советском Союзе» стали
незыблемой реальностью, ощутимой каждым. Брежнев – не Суслов, на
теорию он не согласен, ему практику подавай! И чтоб не первым
числиться, а единственным. Вождем. Отцом народов. Великим
кормчим.