Клац-клац, щелк-щелк!
Ноют подушечки пальцев, дрожь перехватывает нутро, но кривоватая
усмешечка то и дело дергает мои губы. Сегодня у меня торжественный
момент – я выдал КГБ всех предателей, «кротов» и шпионов, даже
Адольфа Толкачева заложил, будущего агента
«Сферу».[1] Вычистил до блеска, до
стерильного сияния зловонную выгребную яму. Осталось пару пятнышек
подтереть…
«Альгирдаса и Пранаса Бразинскасов[2]
турки освободили по амнистии в прошлом году, сейчас оба ублюдка
находятся в Стамбуле. Летом 1976-го их доставят из Анкары в
Каракас, а к началу сентября спецслужбы Венесуэлы переправят
парочку в Нью-Йорк. Бразинскасы разживутся новыми документами, став
семейкой Уайтов, после чего поселятся в Санта-Монике,
Калифорния…»
Клац-клац, щелк-щелк! Дррр… Дррр…
Бумага скручивается с барабана, ложится в скудную стопку
распечаток, крапчатых от букв и цифр. Осторожно заправляю новый
лист – чистый, пустой, немой.
«Верный троцкист Хрущев виновен в бесконтрольной натурализации
«возвращенцев» из ОУН-УПА, в смычке националистов с
партгосаппаратом. Бандеровцы засели в обкомах и министерствах УССР,
совершенно безнаказанно ведя подрывную деятельность, разваливая
Советский Союз изнутри. Если националистский беспредел не пресечь,
на Украине сбросят красные знамена и поднимут желто-голубые…»
Клац-клац, щелк-щелк! Дррр… Дзынь!
Вздрагивающая каретка докатывается до края, злорадно звеня:
«Раз-зява!» Да ладно, подумаешь – вышел за поля… Кончил же!
Всё теперь. Ближайшая операция запланирована аж на декабрь, а
пока можно и наукой заняться, личную жизнь устроить.
Я нервно потер пальцы - и замер, холодея. Показалось мне или и
вправду брякнули в дверь? Не дыша, не шевелясь, я напрягал слух,
чуя, как вспугнутое сердце заходится в биеньи.
Послышалось, наверное… Или дворовые футболисты мяч пасанули.
«Засвечен гараж, постоянно сюда таскаюсь! – мелькает в голове. -
Дождусь, что чекистов на хвосте приведу, буде «мышка-наружка»
вцепится… А оно мне надо?»
Хорохорясь, выжимаю вслух:
- Ага, а еще я школу засветил, пропадаю там по шесть дней в
неделю! - Горло пробрало хрипотцей. – Из дома по ночам не
вылезаю…
В дверь заколотили. Я взвился с табуретки и ломким шагом, на
цыпочках, просеменил к выходу. Бухавший пульс звенел в голове,
пустой, как выеденная банка шпрот.