- Я заметила, как ты на меня смотрел. Не то, чтобы с осуждением,
но… Я кажусь тебе мещаночкой? Вертихвосткой, взыскующей матблаг?
Да?
- Оценки будут потом, пока я тебя изучаю.
- Ну-ну, - усмехнулась дедова внучка. – Исследуй, исследуй.
Только учти: я ужасная стерва! Не веришь?
- Почему же? – улыбнулся я. – Верю. Но, знаешь, мне нравятся
стервозины. У них, по крайней мере, есть характер. Они знают, чего
хотят. Что ж тут плохого? Правда, нравятся они мне на удалении,
ближе подойти страшновато…
Лида тихонько захихикала.
- Дед меня зовет ласково – стервочкой… - она прижалась ко мне
теснее, и давняя, оставленная в будущем услада холодком скользнула
по спине, от чакры к чакре. – Я забыла спросить о самом главном. Ты
женат?
- Нет.
- А девушка у тебя есть?
Помолчав, я честно сказал:
- Не знаю.
- К-как это? – партнерша изумленно отстранила лицо.
- У меня была девушка, - неохотно признался я. – Правда, чужая
жена… Я любил ее, а сейчас… Сейчас еще сильнее люблю. Но мы не
можем быть вместе.
- Ревнивый муж не дает? – синие очи напротив взмахнули
ресницами.
- Силы природы, - усмехнулся я кривовато.
Тут композиция закончилась, и мне не пришлось вдаваться в
подробности. По всему видать, я разжег девичье любопытство, но Ада
утащила Лиду по каким-то таинственным женским делам. Меня тут же
перехватил Кербель - баюкая рюмашку, он стал с жаром громить
«совриск». Его оттеснил Жагрин – сперва лепила плаксиво жаловался,
а потом с агрессией, с напором стал доказывать превосходство
авангарда, даже призывал в свидетели дух Кандинского. И тут
откуда-то возник Жора, деятельно подливая всем, не забывая о
себе…
Так и не выпив по второй, но подъев закуску, я вознамерился уйти
по-английски.
- Куда-а? – перехватила меня Лида. – Ну уж, нет уж! Проводишь…
нет, довезешь меня до дому!
- Да-да-да! – засуетился ее дед. – Сделай доброе дело, Антоша! А
то поздно уже, на улице темно… Ключи на полочке!
- Бу-сде, Юрий Михалыч.
Я подал «внучечке» дубленку, и мы покинули спонтанное
празднество. После бестолкового шума вечеринки подъезд оглушил
тишиной. Только Лидины каблучки цокали по мрамору, гоняя скачущее
эхо.
«Внучечка» держала меня под руку, близость ее волновала, но
Светлана не выходила у меня из головы. Если любовь – болезнь, то я
не мог подхватить ее, будучи «привит» нежным чувством к той
девушке, что расцветет сорок лет спустя.