Мне на пятый этаж, самый охраняемый и недоступный. Даже
сотрудники ЦК, чтобы попасть туда, должны иметь особую отметку в
удостоверении. А что вы хотите – высшие сферы…
На выходе из лифта у меня опять поинтересовались пропуском.
Накачанный чекист из «девятки» любезно указал на диванчик для
посетителей.
- Подождите, пожалуйста, вас пригласят.
Я молча кивнул, опускаясь на мягкую мебель, и с любопытством
осмотрелся. Вдоль всего коридора раскатана красная ковровая
дорожка-«кремлевка». Наискосок от меня поблескивали лаком двери -
за ними некогда выкуривал трубку товарищ Сталин, а нынче товарищ
Брежнев смолит сигаретки «Дукат».
- Проходите, вас ждут.
И снова я топаю с полной выкладкой. Не-ет, отжиманий от пола
маловато будет, пора гантелями обзаводиться…
За дверьми кабинета номер шесть распахивалась просторная зальца,
хоть вальсируй. При Иосифе Виссарионовиче, говорят, стены были
отделаны по-английски, угрюмоватым дубом, но затем облицовку,
косяки и даже подоконники заменили на жизнеутверждающий орех.
Победа света над тьмой…
В обширном пространстве даже «аэродром» для заседаний, крытый
зеленой скатертью, выглядел несоразмерно малым, а уж обычный
письменный стол просто терялся.
- Здравствуйте, товарищ Пухначёв, - раздался бодрый голос у меня
за спиной.
Я живо обернулся – Брежнев выходил из комнаты отдыха. Мне
удалось быстро разгрузиться и пожать протянутую руку.
- Здравствуйте, Леонид Ильич!
- Это всё Витя моя, - заговорил генсек, посмеиваясь. –
Домоправительница! Как узнала, с чего все пошло, так и
расположилась к вам. Особенно, когда с Ниночкой расстался!
Я встрепенулся, и Брежнев понятливо закивал:
- Посещал этого вашего «знахаря», посещал. Он мне настойку
какую-то мудреную выписал. Первые дни худо было – голова трещит,
давление скачет, от уборной далеко не отхожу… Но допил я настой, и
вот, неделю уже сам засыпаю, сны вижу! Встаю, а голова ясная! Ага…
Да вы садитесь, Антон. Чайку, может, организовать?
Правду говорили о генеральном – море обаяния, душа компании.
- Спасибо, Леонид Ильич, потом. А то свет уйдет!
- Ну, командуйте тогда.
- Изображу вас за работой – пишущим, думающим… - приговаривал я,
выставляя полевой мольберт на треноге. - В действии человек лучше
раскрывается, что ли. Так что садитесь, а я тут, в уголку…
- Слушаюсь, товарищ художник! – хохотнул генсек, усаживаясь за
стол. – Работы тут всегда хватает…