Тренькнул телефон, и Брежнев снял трубку.
- Да. На месте, Коля, на месте… Сегодня ты на смене? А то я
думал… Ага… Понятно. Шифровки есть? Неси.
Вскоре мягко щелкнула дверь, и порог кабинета переступил
секретарь со смешной фамилией Дебилов. Наверняка, партийный
псевдоним.
- Доброе утро, - прошелестел Николай Алексеевич, выкладывая на
стол красную папку, и лишь затем бросая внимательный взгляд на
меня.
- Что тут у нас… - заворчал генеральный, шурша бумагами,
пестрящими чернильными грифами. – Угу… Кстати, Коля, знакомься –
Антон. В Союзе художников не состоит…
- Но будет состоять, - с понимающей улыбкой кивнул Дебилов.
- Да куда ж они без меня… - захмыкал я, вызывая смех обоих
секретарей, генерального и личного.
Откланявшись, Николай Алексеевич удалился, а Брежнев со вздохом
отодвинул папку.
- Текучка! Ага… Вот в шестьдесят восьмом… - я словил острый
взгляд генсека. – А как вы, Антон, отнеслись к событиям в
Чехословакии?
- Положительно, - брякнул я, устанавливая подрамник. – Можно
было и пожестче. Нет, правда! Если честно, недолюбливаю я чехов.
Когда немцы вошли в Прагу, они их цветами встречали! Зиговали, чуть
не писаясь от счастья!
- Во-во! – оживился Брежнев. – А тогда чехи нашему посольству
провода обрезали, все новости только через ТАСС шли. Десять дней
подряд я тут дневал и ночевал! А у меня еще привычка такая была –
часок поспать после обеда. И вот кто-то из врачей и насоветовал –
снотворное, дескать, примите! Лучше выспитесь, отдохнете… Ага! Пять
лет я эти таблетки глотал! Думал, чокнусь! – помолчав, он добавил
серьезным тоном: - Вы меня, Антон, как тот поп, на путь истинный
направили. Кроме шуток! А Витя мне и говорит: «Одним спасибо не
отделаешься. Пускай портрет напишет, вот мы ему и заплатим!» Только
вы меня не выдавайте, Антон…
- Не выдам, - обещал я, подмалевывая. – Но и денег не возьму.
Буду молча гордиться, как тот поп. Не корысти ради!
Свет падал хорошо, объемно, без резких теней и перепадов.
Сегодня, как и каждую иную субботу, в ЦК устраивали генеральную
уборку – стекла больших окон чудились невидимыми из-за чистоты.
Генеральный сидел, вчитываясь, чиркая ручкой, и лоб, нахмуренный в
усилии мысли, лохматые гусеницы бровей, сползавшиеся к переносице,
отрешенное лицо – всё ложилось, как надо.
- Леонид Ильич…
- М-м?