Начинать утро не с завтрака, а со спешного прибытия на место,
где обнаружили очередную жертву Лунного Волка стало уже какой-то
недоброй традицией. В этот раз добираться пришлось не очень далеко
— к храму Огненных скрижалей. Эта уродливая громадина нависала над
площадью Пророков — центральной площадью города, и в утренние часы
почти полностью закрывала ее своей тенью. От дома Ипия до храма
было не более десяти минут спокойного прогулочного шага.
Разбуженный посыльным и, услышав от него новости, он покрыл
расстояние за пять, окончательно застегнув все крючки и завязав все
шнурки зимнего плаща уже на подходе к площади.
— Закроем с Роберто это дело и все! — бурчал Торуго. Он шел
широкими шагами, в раздражении на раннюю побудку игнорируя
скользкие от снега булыжники мостовой. — К демоновой матери!
Сколько можно? Куплю лавку на Ремесленных рядах и буду торговать!
Все! Не мальчик уже!
Против храмов Папочка (человек не набожный, если не сказать
обратного), ничего не имел, даже почитал их достойным украшением
города. Особенно в солнечный день, когда ты прогуливаешься и
разглядываешь издали кажущиеся невесомыми каменные кружева. Но это
его отношение не распространялось на храм Огненных скрижалей —
воплощенный ночной кошмар прежнего правителя Фрейвелинга — герцога
Максимуса.
По легенде, герцогу во сне явились три каменных плиты, на
которых огнем горели письмена, языка ему неведомого, но отчего-то —
понятного. Что там было написано, правитель Фрейвелинга так никому
не сказал (а версий в народе ходило более двух десятков), но после
пробуждения приказал заложить напротив замка храм. И вывел
герцогство из Войны провинций.
Массивные стены строения, давящие даже издали, и узкие
окна-бойницы в нижней его половине, совершенно не сочетались со
стрельчатыми арками и витражными окнами в верхней части здания.
Складывалось впечатление, что работали над храмом два разных
архитектора, причем первого, скорее всего, казнили по приказу
Максимуса Фрейвелинга, а второй зодчий при казни присутствовал.
А уж стремящиеся в небо тяжелые шпили храма постоянно рождали в
душе инквизитора страх того, что однажды они рухнут на мостовую и
похоронят под собой огромное количество толпящегося тут ежедневно
народа. Страх совершенно иррациональный, но проявляющийся с
неотвратимой неизбежностью каждый раз при взгляде на этот
архитектурный шедевр.