— Ну, для начала я опрошу ночную смену стражи. Узнаю, не видел
ли кто из них карету неподалеку от места преступления.
— А если кто-то видел карету?
Старик сидел за столом, нахохлившийся как старая птица. Плечи
его были укутаны двумя или тремя пледами, но он, судя по всему, все
равно мерз — замок Иверино, в котором располагалось ведомство,
вообще был местом холодным, а уж приморской зимой — особенно.
Морщинистое лицо кансильера судебной инквизиции было обращено к
Ипию и на нем застыло выражение доброжелательного внимания. Что
инквизитора совершенно не обманывало. Он знал, что облик доброго
дедушки — не более чем маскировка хищника, скрадывающего
жертву.
— Буду выяснять, кому эта карета принадлежит.
Ипий прекрасно видел, что своими вопросами Торре просто подводит
его к нужному ему ответу, но уйти с этой тореной дороги не мог.
Хоть бы она и вела в ловушку.
— А когда узнаешь?
“Проклятый старик!”
— Вероятно, мне нужно будет поговорить с тем, кому она
принадлежит, супремо.
— Тогда почему, сынок, палаш тебе в глотку, ты мне врешь! И
говоришь, что не просишь у меня разрешения на допрос дворян?! —
голос кансильера взлетел ввысь, но в конце фразы сорвался на
довольно позорный скрип. Годы брали свое и рык рейтарского капитана
уже не был так грозен, как прежде. А раньше, при определенном
воображении, можно было представить, как трубный сей глас,
заставлял стоящих навытяжку солдат гнуться назад.
— Потому что это может и не понадобиться, супремо. — стараясь
следить за голосом и, тщательно подбирая слова, ответил Ипий. — Эта
догадка может и не подтвердиться.
Джованни Торре склонил голову чуть набок, продолжая разглядывать
стоящего перед ним инквизитора, отчего сходство со старой птицей
только усилилось. Долгое время он делал это молча и Ипий даже
решил, что старик просто заснул с открытыми глазами (поговаривали,
что военные могут откалывать фокусы и похлеще), однако тот, наконец
раскрыл рот и изрек.
— Знаешь, Торуго. Ты ведь мне нравишься…
“О, нет, только не это!” — мысленно простонал Ипий. — “После
этих слов всегда следует какое-то дерьмо!”
Опытный инквизитор не ошибся.
— Ты хороший следователь и дело свое делаешь добросовестно и
усердно. И даже мои придирки к тебе, по поводу опеки над юнцами,
это лишь брюзжание старика, не более того.
“Но?”