Поэтому, робко подняв на мужчину взгляд, Маша немного
неуверенно произнесла:
- В принципе, у нас на сайте некоторые работают по удалёнке.
Интернет ведь там будет.
Миша довольно улыбнулся, уже празднуя свою победу:
- Вот видишь! Так что тебе будет, чем заняться. А когда
родится третий ребёнок - работать тебе уже и не разрешит никто.
Будешь очагом семейным заниматься. И потом - я же не сказал, что
поеду. Только, что рассматриваю такую возможность.
Сергеева покачала головой, пряча робкую улыбку. Это была их
старая, почти шутливая договорённость. Они оба придерживались
мнения, что женщина должна работать - просто, чтобы не скучать и не
сходить дома с ума. Михаил подчёркивал, что работа должна быть
обязательно приятной, и зарплата при этом тратиться исключительно
на радости женщины - тряпки и косметику. У Павлова была только одна
оговорка - родив троих детей, дама садится дома. Всё, своё она
отработала. Потому что настолько большая семья требует всё же
большого внимания со стороны женщины.
Пока Маша крутила в голове все эти мысли, смакуя их и уже
прикидывая, как всё сложится в случае, если доктор всё же воплотит
свою задумку, доктор прижал её к себе и со смешком
обронил:
- Не поедет она. Я тебе дам - не поедет. Силой
увезу.
И Маша, глядя на него - такого привычно ласкового,
солнечного, нежного, ни секунды не сомневалась - увезёт. Силой, или
нет, но он сдержит обещание...
*****
Глядя на моментально вытянувшееся лицо Миши, я поняла, что он
тоже вспомнил тот вечер. Я не смогла сдержать полную мрачного
удовлетворения улыбку, как и полные если не яда, но язвительности
точно, слова:
- Тебе что, нечего ответить? Господи, этот день войдёт в
историю.
- Маша... - начал было Миша, но я взмахом руки оборвала его на
полуслове:
- Не стоит. Не уверена, что ты скажешь что-то, что мне будет
интересно.
- Я хотел извиниться.
- Ты уже это делал. Несколько раз. Не думаю, что от количества
твоих «прости» что-то изменится, - хмыкнула я.
- Я виноват перед тобой, - Миша словно не слышал меня, продолжая
гнуть свою линию.
Я хотела было встать и уйти, чтобы не слушать это - не позволять
его словам проникать в мою голову. Но Павлов своим взглядом словно
удерживал меня на месте, как будто его руки не держали стакан, а
сжимались вокруг моих запястий. Меня бесило, что даже спустя
столько времени у него оставалась какая-то, далеко не призрачная
власть надо мной. Я злилась, мысленно материлась и костерила его,
на чём свет стоит, но продолжала стоять и смотреть на него.