- Да уж пришлось постараться.
Спасибо, попалась в журнале статейка одного французского учёного
насчёт сокровищ местных индейских царьков – инками их называли,
кажется. Камилла, как услышала – сразу загорелась. Сейчас строит
планы экспедиции в отроги Анд и даже выписала из Швейцарии какие-то
особые башмаки для горных восходителей.
Остелецкий
ухмыльнулся.
- Смотри, Карлуша, как бы и
правда, не пришлось в горы лезть! Там, как я прочитал, сплошь лёд,
снег да королевские кондоры.
- А, вздор... – легкомысленно
отмахнулся барон. Прибудем в Чили, придумаю что-нибудь
убедительное. А пока, давай-ка поищем, где бы поужинать? У меня,
признаться, кишки сводит.
Может, в «Фоли-Бержер»? –
предложил Остелецкий. Тамошняя кухня вполне даже комильфо, и
барышни танцуют весьма пикантные...
- Ты, видать, погибели моей
хочешь? – Греве сделал испуганные глаза. – Если баронесса узнает,
что я посещаю подобные заведения, да ещё и без неё – со свету меня
сживёт. Нет уж, поехали назад в отель, там и поужинаем. Заодно
представлю тебя супруге – раз уж нам предстоит провести целый месяц
на одном пароходе, лучше познакомиться заранее.
- Так она с тобой в Париже? –
удивился Остелецкий.
- А ты чего хотел, братец? У
нас медовый месяц, иначе никак.
И махнул тростью, подзывая
фиакр.
Париж,
набережная
Сены.
Несколькими часами
позже.
- …а потом пришла жена того,
длинного. Они перед ней расшаркались, велели подать ещё бутылку
вина и посидели полчасика. Потом парочка поднялась наверх, в номер,
а второй вышел из отеля, взял фиакр и велел ехать к «Фоли-Бержер».
Я за ним прицепился и видел, как он вошёл в двери. Наверное, до сих
пор там сидит – в этом заведении самое увлекательное программа
начинается после полуночи, раньше оттуда никто не уходит, и уж тем
более, одинокий мужчина.
Они беседовали на набережной
Турнель, возле парапета – массивной чугунной цепи, протянутой на
чугунных столбиках. За парапетом несла мутные воды Сена, а вдоль
тротуара тянулись знаменитые на весь Париж развалы букинистов. Там
толпились студенты, чисто одетые мальчики в сопровождении
гувернёров рассматривали тома приключений мсье Жюля Верна и тонкие
сборники детективных повестей. Юный собеседник Бёртона (это был,
конечно, он, но только без своей известной всем газетчикам Лондона
бороды) презрительно посмотрел на них и пустил сквозь зубы длинный
плевок - знак высшего презрения парижских гаменов.