– Возможно, – равнодушно пожал плечами принц. – Только я об этом
не имею ни малейшего представления.
– Вот именно, князь, вот именно: не имеете
представления! Заметьте, остаться в Итилиене, с которым была
связана их служба и где княжит любимый ими капитан (а вас в полку
действительно любили – это ни для кого не секрет), вроде бы
совершенно нормально и естественно. Только отчего-то ни один из
них не приехал в Эмин-Арнен официально представиться и
попроситься к вам на службу... Согласитесь, это не то что
неестественно, это – весьма и весьма подозрительно! Логично
предположить, что полк сохранился как единая дисциплинированная
организация, только перешедшая на нелегальное положение, и теперь
эти люди вынашивают планы вашего «освобождения». К чему это
приведет – мы, кажется, уже обсудили.
– Ваши домыслы, капитан, весьма любопытны и по-своему логичны,
однако если это все «доказательства» измены Берегонда, коими вы
располагаете...
– Оставьте, князь, – досадливо поморщился Гепард, – мы ведь с
вами не в суде присяжных! В настоящий момент меня волнуют не
юридические закорючки, а истинная степень вины этого
заговорщика-дилетанта. И тут сразу возникает вопрос: каким образом
комендант, служивший в Минас-Тирите, в отряде Стражей Цитадели, мог
выйти на контакт с сержантом Ранкорном, вольным стрелком, который
всю войну безвылазно просидел в Итилиенских лесах? Значит, кто-то
их познакомил (пусть даже заочно), и первый претендент здесь – вы,
князь... Ну так все-таки: Берегонд действовал по своему почину или
– что больше похоже на правду – выполнял ваше поручение?
«Вот и всё, – понял Фарамир, – зачем же они послали тогда на
связь именно Ранкорна – его ведь и в самом деле так легко опознать
по словесному портрету... Словесные портреты сержантов – ох, и
глубоко же они копают... И «Красный олень», видать, перекрыт куда
плотнее, чем я думал... Мы проиграли вчистую, только платить нам
придется разную цену: меня ждет продолжение почетного пленения, а
капитана – мучительная смерть. Самое ужасное – я ничего не могу для
него сделать: придется предоставить Берегонда его судьбе и жить
дальше с несмываемым ощущением собственной подлости... Глупейшая
иллюзия, будто с победившим врагом возможны какие-то соглашения. На
таких «переговорах» в принципе невозможно что-либо выторговать – ни
для себя, ни для других; всё идет по единой схеме: «Что мое – то
мое, а что твое – тоже мое». Вот потому-то и существует железный
закон тайной войны: при любых обстоятельствах молчать либо отрицать
всё – вплоть до факта собственного существования. Признав свою роль
в контактах с итилиенцами, я не спасу Берегонда и лишь ускорю
гибель Грагера и его людей...»