Он принесет Фасимбе печальную весть: те люди Севера, что были
харадримам как братья, пали в бою, и в северных землях нет отныне
никого, кроме врагов. Но ведь это по-своему прекрасно – ибо теперь
впереди множество битв и славных побед! Он повидал в деле воинов
Заката – тем ни за что не выстоять против черных бойцов, когда это
будет не крохотный добровольческий корпус под багровым стягом, а
настоящая армия. Он доложит, что отставания по кавалерии, которого
они так опасались, более не существует: совсем еще недавно
харадримы вовсе не умели сражаться верхом, а теперь вот вполне
достойно противостояли лучшей коннице Заката. А ведь те еще
незнакомы с харадской пехотой: из всего, что он там повидал, с нею
могла бы сравниться лишь троллийская – а теперь, соответственно,
никто. Ну а мумаки есть мумаки – почти что абсолютное оружие; не
потеряй мы двадцать штук в той проклятой лесной засаде – еще
неизвестно, как повернулось бы дело на Пеленнорских полях... Боятся
огненных стрел? – не беда: поправим при дрессировке детенышей... Ну
что же, Закат сам выбрал свою судьбу, сокрушив стоявший между ним и
харадримами Мордор.
...Погонщика Мбангу занимали в эти минуты проблемы куда менее
глобальные. Не подозревая о существовании математики, он тем не
менее с самого утра решал в уме довольно сложную планиметрическую
задачу, которую инженер второго ранга Кумай – будь он в курсе
планов напарника – сформулировал бы как «минимизацию суммы двух
переменной длины отрезков»: от Мбанги до надсмотрщика и от
надсмотрщика до края обрыва каменоломни. Конечно же, он не ровня
Умглангану, чтобы рассчитывать на место в шеренге лучших бойцов
всех времен, однако если он сейчас сумеет погибнуть так, как
задумано, то Удугву – в своей бесконечной милости – позволит ему
вечно охотиться на львов в своей небесной саванне. Выполнить
задуманное, однако, было куда как не просто. Мбанге, истощенному
полутора месяцами голодухи и непосильной работы, предстояло голыми
руками убить здоровенного верзилу, вооруженного до зубов и отнюдь
не беспечного, причем управиться с этим делом следовало не более
чем за двадцать секунд: дальше сбегутся соседние надсмотрщики, и
его попросту запорют плетьми – жалкая смерть раба...
Все произошло настолько быстро, что даже Кумай упустил первые
движения Мбанги. Он увидал лишь черную молнию, метнувшуюся к ногам
надсмотрщика: харадрим присел на корточки (якобы поправить кандалы)
– и вдруг прыгнул с места головою вперед; так кидается на свою
жертву смертоносная древесная мамба, с немыслимой точностью пронзая
сплетение ветвей. Правое плечо чернокожего со всего маху врубилось
в опорное колено стоящего вполоборота к ним стражника – точнехонько
под коленную чашечку; Кумаю померещилось, будто он и вправду
расслышал вязкий хруст, с которым рвется суставная сумка и
выскакивают из своих гнезд нежные хрящевые мениски. Гондорец осел
наземь даже не вскрикнув – болевой шок; мгновение – и, вскинув на
плечо бесчувственное тело, харадрим семенящим кандальным шагом
заспешил к обрыву. Сбегающуюся со всех сторон охрану Мбанга
опередил на добрых тридцать ярдов; достигнув заветной кромки, он
швырнул свою ношу вниз, в сияющую белую бездну, и теперь,
вооруженный захваченным мечом, спокойно поджидал врагов.