– А я мог бы воспользоваться этим палантиром?
– А почему нет?
– Ну, кристалл-то магический, а вы вроде говорили. что я ни к
какой магии не должен иметь касательства.
– Кристалл – магический, – терпеливо объяснил Шарья-Рана, – а
связь – нет. Если вы, к примеру, будете использовать палантир в
качестве грузила для сети, то пойманные ею рыбки не станут от этого
волшебными, исполняющими три желания.
– Тогда уж, одно к одному, расскажите, как им пользоваться.
– Ну и с кем вы собрались через него общаться? С Гэндальфом?
Впрочем, это ваше дело... В принципе ничего сложного тут нет. В
оптике разбираетесь?
– В пределах университетского курса.
– Всё ясно... Тогда лучше «на пальцах». Внутри палантира есть
две постоянно горящие оранжевые искорки. Соединяющая их линия
соответствует главной оптической оси кристалла...
Халаддин молча слушал объяснения назгула, удивляясь тому, с
какой четкостью тот рассовывает всю эту сложную и весьма объемную
информацию по полочкам его памяти. Дальше начались вещи совсем уж
диковинные. Темп объяснений Шарья-Раны стремительно нарастал (а
может, это время замедлялось? – он теперь и этому бы не удивился),
и хотя мозг Халаддина в каждый отдельный миг воспринимал лишь
одну-единственную фразу – смысловой иероглиф, не имеющий связи с
контекстом, – он был абсолютно уверен: в нужную минуту все эти
сведения – о партизанских отрядах Хмурых гор и о дворцовых интригах
в Минас-Тнрите, о топографии Лориена и о паролях для связи с
мордорскими резидентами во всех столицах Средиземья –
незамедлительно всплывут в его памяти. И когда это внезапно
окончилось и стоянку затопила вязкая, будто бы загустевшая от
холода предутренняя тишина, первой его мыслью было: немедленно
разыскать в аптечке Элоара яд и дальше уже никогда с ним не
расставаться. В жизни случается всякое, а он теперь осведомлен о
таких вещах, что ни при каких обстоятельствах не должен попасть в
руки врага живым.
– Халаддин!.. – окликнул его Шарья-Рана; голос был непривычно
тих и прерывист – казалось, будто назгул задыхается от долгого
подъема. – Подойди ко мне...
«Да ему ведь совсем скверно, запоздало сообразил он, как же я
сам не заметил, полено бесчувственное... что с ним? – похоже,
сердце...» Мысль эта – «сердце призрака» – отчего-то не показалась
ему нелепой ни в то мгновение, ни в следующее, когда он отчетливо
понял: