всё! – благо уж чего-чего, а умирающих он за эти
годы нагляделся досыта. Голова сидящего назгула бессильно
качнулась, и он прикоснулся к плечу опустившегося перед ним на
колени человека.
– Ты всё понял? Всё, что я тебе сказал?
Халаддин лишь кивнул – в горле застряло что-то шершавое.
– Больше мне дать тебе нечего. Прости... Только еще
кольцо...
– Это – из-за меня? Из-за того, что вы... мне?..
– Даром ничто не дается, Халаддин. Погоди... Дай-ка я об тебя
обопрусь... Вот так... Время уже кончалось, но я успел. Все-таки
успел... Остальное теперь не важно. Дальше пойдешь ты...
Шарья-Рана некоторое время молчал, собираясь с силами; потом
заговорил, и речь его почти что обрела прежнюю плавность:
– Сейчас я сниму заклятия со своего кольца, и... Словом, меня не
станет... А ты возьмешь его и получишь право в случае нужды
действовать именем Ордена. Кольцо назгула отливают из иноцерамия:
редчайший благородный металл, на треть тяжелее золота – ни с чем не
спутаешь. Люди боятся этих колец и правильно делают; твое же будет
чистым – никакой магии, но знать об этом будешь только ты. Не
испугаешься?
– Нет. Я ведь хорошо запомнил: с человеком, который не
боится, ничего случиться не может. Это и вправду древняя
магия?
– Древнее не бывает...
Он внезапно понял, что Шарья-Рана пытается ему улыбнуться – и не
может: темнота под его капюшоном, недавно еще переменчивая и живая,
как ночной ручей, стала похожа на брикет угольной пыли.
– Прощай, Халаддин. И помни: у тебя в руках есть всё, что нужно
для победы. Повторяй это как заклинание и ничего не бойся. А теперь
держи... и – отвернись.
– Прощайте, Шарья-Рана. Всё будет как надо, не беспокойтесь.
Бережно приняв из рук назгула тусклое тяжелое кольцо, он
послушно отошел в сторону и не видел уже, как тот медленно
откидывает капюшон. И лишь услыхав за спиною стон, исполненный
такой муки, что сердце его едва не остановилось (вот что означает –
«вся боль Мира, весь страх Мира, всё отчаяние Мира»!), он обернулся
– но на том месте, где только что сидел Шарья-Рана, уже не было
ничего, кроме тающих на глазах лохмотьев черного плаща.
– Это ты кричал?
Халаддин обернулся. Молниеносно повскакавшие на ноги товарищи
(барон еще продолжал по инерции вращать вокруг себя зловеще
поблескивающее Снотворное) хмуро глядели на него, ожидая
объяснений.