Отступление
3.
Над
столицей Ольстера поднимались черные столбы дыма, погружая и без
того мрачные серые каменные дома и стены в тяжелую темную дымку
печали и безнадеги. Варившие тягучую смолу в огромных чанах простые
воины и мелькавшие на стенах высокие шлемы гвардейцев, однако
говорили, что город еще жил и сдаваться отнюдь не
собирался.
Из северных
ворот медленно, мешая грязь и снег, тянулась длинная колонна,
голова которой скрывалась где-то за холмами. Горожане,
задержавшиеся в городе купцы, увечные воины, испуганно вертящие
головами, крестьяне шли друг за другом, толкая перед собой
небольшие повозки с вещами или держа свой скарб на
руках.
Почти в
самом центре этой извивающейся колонны двигалась высокая повозка,
которую сопровождало несколько гвардейцев. Такое соседство вызывало
у бредущих множество пересудов, большая часть которых так или иначе
связывало эту повозку с королевскими сокровищами.
- Монеты и
слитки везут, не иначе..., - с завистью бухтел кто-то из толпы. -
Вона как тяжело идет, да и битюгу тянут с трудом. А я вам зазря
трепать языком не буду...
- Какие
монеты, пустая ты башка? - вызверся на первого кто-то в ответ. -
Всего четверо рядом. Да у нас даже средний купчина в караване имеет
шесть¸ а то и десяток охраны. А тут казна... Это
И какого же
было бы их удивление, будь у них возможность заглянуть внутрь, за
толстые доски стенок фургона. Они бы увидели там лишь груды пыльных
фолиантов и толстые стопки тяжелыхпергаментных книг, рядом с
которыми сидели двое — морщинистые лысый старик, кутавшийся в
толстый замызганный плащ и высокий худой мальчишка, внимательно
записывавший рассказ своего учителя.
- Ты,
Минька, буковки-то красиво выводи. Чай не базарной торговке
продукты переписываешь в лабазе, - не переставая ворчал старик,
видя как из-за ухабистой и грязной дороги его ученик оставляет на
пергаменте многочисленные кляксы. - Вот как приберет меня
костлявая, то его величество тебя за такое письмо-то прикажет снять
портки и всыпать горячих.
- Но,
учитель, - боязливо подал голос тот, непроизвольно заерзав на
невысокой деревянной лавке. - Это все дорога такая. Никак она,
проклятая, не дает мне...
Старик же
махнул рукой на все его оправдания и снова начал диктовать тому
события последних недель, а юный и будущий летописец его
величества, короля Ольстерского, Роланда I стал, высунув от усердия
язык, записывать.