Сидя на снарядном ящике, и думая о начале войны, Ваня Егоров
почему-то вспоминал своих близких, мать, отца, брата, сестру,
дедушку и бабушку. Ведь его родные совсем недалеко. Здесь, в
Ленинграде. Вот бы увидеть их сейчас! Как они там? Коснется ли их
война? И как война пойдет? Судя по тому, как немцы берут под
контроль Европу, они очень сильны и хорошо подготовлены. Но об этом
даже говорить нельзя. Нужно говорить, что побьем их на их же
территории. А что на самом деле? Пока неизвестно. Но к родным
нельзя. Это только таким баловням судьбы, как Сашка Лебедев, все
можно.
В этот момент Ваня как раз наблюдал, как от борта отваливает
моторка с этим Лебедевым, одетым в красивый белый китель с
начищенными золотыми пуговицами. Он ехал на берег в компании самого
Малевского. И, конечно, Егоров завидовал этому молодому командиру.
Из папенькиного сынка он вдруг сделался просто каким-то героем
после поимки шпиона, которым оказался главный судовой радист. А
теперь еще назначили этого Лебедева начальником диверсантов. Так он
совсем совесть потерял. Когда хочет появляется на корабле, а когда
хочет, покидает борт. И никто ему не указ, да и вахту стоять ему не
надо. Спит себе в кают-компании, развалившись на диване, когда
заблагорассудится. А Егорову оставалось только смотреть, как
моторка отвезла Лебедева и Малевского на берег и вернулась пустая.
На мостике место командира занял старпом.
Егоров поспал около часа и снова заступил на вахту в полдень. И
хотя вокруг пока ничего особенного не происходило, в летнем воздухе
уже висело тяжелое напряжение. Всем было ясно, что война с немцами
вовсю идет, и где-то на западе сотнями, а, может, уже и тысячами,
гибнут люди. В небе иногда мелькали поодиночке и группами самолеты
со звездами. Поблескивая на солнце стеклянными колпаками кабин и
свежей краской, они улетали на запад и не возвращались. Непонятно
откуда по эсминцу расползлись слухи, что над Кронштадтом зенитчики,
будто бы, сбили немецкий самолет, который сбрасывал мины. И
краснофлотцы шепотом обсуждали эту новость.
Командир корабля Малевский этой ночью тоже не поспал. Только
вечером, накануне, урвал пару часов сна. В белом летнем кителе он
стоял на мостике и, молча наблюдая за обстановкой, ждал
распоряжений. С виду он выглядел совершенно спокойным, но на душе у
него спокойствия не было. Его нервировал дурацкий приказ Трибуца о
смотре эсминцев на Неве в воскресенье. Ведь корабли даже не смогли
бы маневрировать между мостов, случись, например, массированный
авианалет. Боевую тревогу Малевский объявил, потому что из штаба
передали, что на Кронштадт идут несколько немецких самолетов.
Впрочем, ему не приказали выводить эсминцы к Кронштадту, а отбились
своими силами и даже сбили один самолет из девяти. После чего,
наоборот, приказали эсминцам оставаться на месте до новых
распоряжений и охранять центр города от возможных налетов вражеской
авиации. А после обращения товарища Сталина Малевского вызвали на
совещание в штаб флота.