Яркое солнце и шум машин вклиниваются в беспокойный сон и разрывают его в клочья. Открываю глаза и пару секунд не могу пошевелиться под тяжестью осознания и стыда: меня окружает чужая захламленная комната, жуткая даже светлым летним утром.Челюсть болит, а губы распухли: еще бы, ведь я полночи засовывала язык в рот едва знакомого парня, а он с тем же остервенением отвечал.Он мог бы сделать со мной все что угодно, но не воспользовался моим невменяемым состоянием и... остановился. Оторвался от меня, и все внутри отозвалось на это болью, и просто пожелал спокойной ночи.Ничего плохого не случилось. Мне понравилось быть с ним...Пожалуй, больше не стану осуждать Катю.Но сказки заканчиваются: прекрасный принц превратился в дворника, а принцессе пора обратно в замок.Борюсь с продавленной сеткой старой кровати, и она издает ужасные звуки, вырываюсь из железного плена, сажусь на край и натягиваю кеды.На сердце тепло и солнечно, хочется строить настоящие, а не картонные планы на будущее, в котором я смогу быть не сдержанной, чопорной и образцовой, а просто счастливой.Харм офигенный. Я бы точно сорвалась в штопор и закрутила с ним, не будь у меня обязательств.Он уже успел куда-то испариться, и я оцениваю обстановку: антиквариат вперемешку с хламом. Нищета и отсутствие перспектив....Неприятие и осуждение, разочарование папы и куча проблем...Вот что на самом деле я должна видеть, глядя в его глаза.Внимание машинально концентрируется на нескольких книгах со странно знакомым оформлением, стопкой сложенных под столом.Учебники. Похоже, ему только предстоит выпускной класс.На мою пустую, гудящую голову тут же обрушивается неприглядная реальность: накуриться и замутить со школьником — это... полное дно! Хорошо бы отсюда поскорее свалить, иначе выжигающий нутро стыд превратит меня в горстку пепла.Бесшумно выбираюсь в коридор, несколько мгновений не могу вспомнить планировку и наугад подаюсь вправо. Направление выбрано верно: впереди маячит входная дверь, но по пути к ней приходится миновать кухню. Харм сидит на подоконнике под раскрытой форточкой и выдыхает в летнее утро белый дым.— Уже покидаешь мой скромный дом? — подает он голос, и я вздрагиваю.— Ага... Тебе, наверное, нужно на работу?— Сегодня — нет. Если хочешь продолжить — просто попроси... — Он нагло на меня смотрит. Куда делся понимающий нежный мальчик, легко проникший под кожу, его искренний смех и пронзительные слова? Надо мной снова издевается нищий дворник с манией величия.Топчусь на месте и судорожно соображаю, как отшить циничного голодранца, чтобы ни ему, ни себе не оставить иллюзий. Решение находится быстро.— Харм, скажи, пожалуйста, сколько тебе лет?Он отщелкивает в форточку окурок и вздыхает:— Ночью тебя это не волновало...— Пожалуйста, ответь! — продолжаю настаивать, хотя под его цепким взглядом трудно не дать слабину и не начать каяться.— Да расслабься ты. Мне уже два дня как восемнадцать.Он ухмыляется, и эту скользкую ухмылку хочется стереть с его губ любым способом, а бездонные глаза обжигают ледяным равнодушием. В них вызов, холодная насмешка, и ничего больше. Тепло в моей душе заливает мутная вода. Все его вчерашние разговоры — банальный развод.— Ты маргинал, да к тому же еще сопляк, черт бы тебя побрал!.. Я никогда ни о чем тебя не попрошу! — припечатываю и с превеликим облегчением вылетаю из убогой квартиры.