Жизнь на островке значительно отличалась от
монастырской.
Помимо того, что мне больше не нужно было
носить робу со скуфьей на голове, так я ещё был освобождён от
посещения храмов и ежедневных молитв! Нет, я конечно же читаю
молитвы каждое утро и считаю это нужным делом, но это совсем
другое! Ношу свободную одежду, иногда даже питаюсь жирным и свежим
сочным мясом! Это немного, но какие ощущения даже от такой
небольшой вольности!
Но
это не значит, что моё обучение закончилось.
Мои
личные телохранители, Андрей и Максым, да и именно через «ы» он
просил себя называть, высокие широкоплечие мужики лет тридцати, на
вид с густыми усищами, решили из меня воспитать, как они
выразились, хотя бы курсанта. Это отвело бы лишнее внимание от
нашего островка, да и приказ у них был такой сверху, чтоб меня
понатаскать в военном деле и физическом.
А
то, как высказался Максым в первый день нашего
знакомства:
—
Парень здоровый, а изнеженный такой. Блаженный, але ты явно не
такий.
Охрана на островке, как оказалось, были
весьма набожными людьми, и после небольшой демонстрации моей силы
исцеления ко мне стали относиться как минимум с неким
уважением.
В
мой новый порядок дня включились тренировки от двух уральских
казаков и фехтование на палках, где моё исцеление показывало себя в
лучшей красе. Ссадины и ушибы стали вещью постоянной. Но это не
значит, что отец Павел позабыл про меня. Он приходил по средам и
пятницам и занимался со мной церковнославянским языком и греческим,
а также изредка приносил разную литературу на русском языке.
Учебники, как я выяснил по штампам и отметкам, прямиком из
Царскосельского лицея и просто художественную литературу. Вечером
было не скучно, одним словом.
После переезда на остров гостей у меня явно
поубавилось, но, бывало, приезжали они в любой день недели, уже без
воскресного графика, что у меня был в монастыре.
А
новые гости были эдакой диковинкой не только для меня, но и для
моей охраны. Однажды прохладным майским вечером к нам вместе с
отцом Павлом пришёл самый настоящий иностранец, да только
необычный. Это был француз средних лет, но не обычный, а
карикатурный такой, словно из прошлых веков пришёл. Нелепый
цветастый камзол голубого цвета, пышный парик белого цвета с кучей
завитушек, а также его лицо было всё измалёвано белой пудрой. Шагал
он непринуждённой походкой по тропинке и с улыбкой рассматривал
весеннюю грязь вокруг.