Наверное, я — самый счастливый человек на Земле: даже не представляю, сколько сейчас времени.По ощущениям — около десяти утра, но солнышко припекает как сумасшедшее. Рукава черной олимпийки задраны выше локтей, от усталости, бессонной ночи и несусветной жары за роем серых мушек перед глазами маячит обморок.На деревянных лавочках, затерянных в лабиринтах стриженых кустов, на территории Третьей наркологии собирается народ — шуршат пакетами посетители, докладывают о своем житье-бытье бледные грустные постояльцы.Стираю ладонью пот со лба, откидываю голову на спинку скамейки и гипнотизирую взглядом огромное безоблачное небо, а оно гипнотизирует меня… До тех пор пока от нестерпимой синевы на глазах не выступают слезы.Хочется летать. Да я почти летаю.Не знаю, как назвать то, что происходило несколько часов назад, но это было круто — грозившая быть самой страшной в моей жизни ночь внезапно стала самой счастливой.Мы смеялись и носились по городу, украшая его стены рисунками черепов, сердечек и цветов, пацификами, радугами и знаками анархии. Наверное, в исторической части утро началось с нешуточного переполоха — на административных зданиях, жилых домах, гаражах и заборах сияли разноцветные надписи: «Punk not dead», «Peace and love», «Да будет анархия!»Воскрешаю в памяти раннее утро, перемещаюсь во времени назад…— Видели бы люди, чем сейчас занимается звезда! — комментирую я, а Че, прикрыв лицо клетчатой тканью, неподалеку малюет очередной шедевр.— Я не звезда, а «ведущий развлекательных программ молодежной редакции ГТРК «Волжские е**ня», — он смеется. — И, если бы пошел после школы подрабатывать дворником, зарабатывал бы гораздо больше! Конечно, как-то раз я воспользовался положением и пообщался с кумиром, по музыке которого фанател с двенадцати лет. Да и тот оказался мудаком!Че заштриховывает желтой краской идеально ровный круг на синей кирпичной кладке, бросает пустой баллончик в урну, достает из рюкзака еще один и оставляет на стене под рисунком черную надпись.В кармане его джинсов заходится воплем рингтон, Че вынимает телефон и, выругавшись, отвечает на звонок. Я мнусь рядом, пыльными красными кедами распугиваю суетливых муравьев, изо всех сил напрягаю слух, и искаженный динамиком женский голос произносит:— Артем! Папа тебя простил и велит возвращаться. Немедленно.Утренний город шумом, гамом и светом обрушивается прямо на мою голову — вокруг резко включается реальность c горьким привкусом прерванного сна.С досадой смотрю на Че — может, и он мне всего лишь приснился?Че собирает баллончики, вешает рюкзак на плечо и озадаченно разглядывает меня, будто тоже увидел впервые.— Ты сможешь добраться до дома? — тихо спрашивает он.«…Конечно же нет… У меня нет ключей и денег, и сил идти пешком до своего района тоже нет…»Но я только улыбаюсь и пожимаю плечами:— Без проблем!— Спасибо тебе! — говорит он совершенно искренне и уходит.Я молча гляжу на его спину, на рюкзак с цепями и нашивками — хочется сорваться и побежать следом, чтобы очутиться в сказке, где живет Че… Непростой и грустной, но все равно сказке.А потом я перевожу взгляд на кирпичную стену и вижу под изображением желтой пылающей звезды черную надпись: «Пусть всегда будет Солнце».***Светило жарит во всю адскую мощь, я стараюсь не закрывать глаза, хотя на периферии зрения уже мелькают смутные тени снов.Наконец стеклянная дверь «Стола справок» тихонько открывается — осторожно ступая, к лавочкам выдвигается моя мать. Я вскакиваю и машу ей рукой, она подлетает ко мне, воровато оглядывается, сбрасывает с плеч ситцевый халат в цветочек и оказывается в том же наряде, что и вчера.— Все, Танюх, отчаливаем! — Она трясет пакетом. — Остальное Катерина мне дома доделает. А ты чего это здесь?— Валька твой снова чертей гонял… — бурчу, и мать клянется сегодня же выставить его из дома.Страшная жара раскалила докрасна даже нутро трамвая — расстегнув олимпийку на груди до лифчика, я в полусне еду домой, рядом вменяемая трезвая мама строит планы на ближайшие недели, в окне хмурый мужик в оранжевом жилете прислоняет к кирпичной стене здания Администрации стремянку. Он окунает в ведро кисть и медленно замазывает белым наши утренние художества.Под гул и грохот я летаю в невесомости и снова, словно наяву, вижу перед собой яркие глаза Че.***