- Что, доченька, стряслось? Кто, Маринушка, маков цвет с лица
твоего стер, кто слезы из глаз выгнал? Чем помочь тебе, серденько
мое? Какой наряд сшить, чтоб к лицу был? Какие буски подарить, чтоб
шею лебединую опоясать? Какую шубу достать, чтоб плечи бархатные
укутать-унежить? Какую песню спеть, чтоб грусть-тоску
разогнать?
- Нет, родимая матушка, никто мне теперь не поможет. Только
саван мне к лицу придется, только земля пуховая унежит-укутает,
только сон вечный тоску-боль утишит-убаюкает.
- Знаю, знаю, ясная моя ласточка, кто злодей твой, кто
предатель-изменщик, что обидел дитятко мое, а сам и в ус не дует.
Грех-то в мех, а грешки в мешки, да под лавку. Живет-поживает, и
ничего совесть ему не шепчет, не приговаривает. Ох, взяла бы я его,
змееныша, и с живого кожу содрала, а потом в кипятке бы
искупала.
Нет, не зря стояла избушка матери с дочерью на отшибе, не зря
люди сторонились их и, отойдя, плевались, в лицо кланялись и
помалкивали, а за спиной шептались, злобой исходили.
- Ох, опять у Федоры молока полные кадушки. Видно, ходила она
росу собирать и на Юрия, и на Ивана. А у нас корова, ну ничего, ну
ничегошеньки не дает. Хоть трижды подой, да все тот же удой.
- И то мой давеча прибегает. «Матрена, Матрена, гляди, там
какая-то баба росу от нашего хлева сбирает, не Федора ли?» А я так
и чуяла, что ведьма росу у нас забирает. Выбежала я, а там уже нет
никого, только где роса, там вся трава сивая, а около хлева нашего
все обито уже. И не дает корова с той поры, не молоко, а вода одна
голая.
- А мне Маланья говорила, что деда отправила корову сторожить.
Ну, сидит он ночью в хлеве, не дает молоко воровать. А у нее сердце
не на месте. Дай, думает, посмотрю, как он там. Ну, пошла. Видит:
дед спит сном мертвым, колдовским, а около коровы жаба така
большая, рапуха, сидит и молоко из титьки пьет. Маланья закричала,
на жабу замахнулась, хотела прибить, а жаба как выскочит из хлева и
ну скакать. Так, говорит, рапуха в сторону Федорина дома
поскакала.
- Ох, чтоб ей, ведьме проклятой на том свете несдобровать, чтоб
ее змеи в гробу грызли за то, что она молоко отбирает, детей
сиротит.
Нет, не зря мать ходила и по весне, и на Ведьмина Ивана в лес по
травы. До самого рассвета травы собирала, да все пришептывала,
слова мудреные приговаривала.