Миларисса смотрела на длинный ряд черных мантий, и сердитый голос отца почти не проникал в ее сознание.
«Поскорей бы все закончилось», — думала она, пребывая в оцепенении. Скандал, который учинил ей отец по возвращении с отбора, до сих пор звоном отдавался в ушах. Ночью она почти не спала, а когда наконец забылась, белые руки вновь потянули ее ко дну, заставив очнуться с криком.
Рассвет прекратил попытки уснуть, приведя оцепенение и пустоту, в которой она сейчас пребывала, дрейфуя, словно лодка по сонной реке.
Отец что-то выговаривал хозяйке магазина, будто бы эльфийка была виновата в том, что дочь — будущий маг смерти. И что вместо чудесной, благородной, великолепно выглядящей зеленой мантии придется покупать отвратительную черную.
«Попробуешь себя на отборе в другую академию! — заявил отец, когда они приехали с отбора домой. — Может из тебя получится маг-артефактник. Или портальщик, на худой конец. Все лучше, чем с мертвечиной возиться». Но Миларисса неожиданно для себя заупрямилась. И дело не в том, что следующего отбора ждать год, просто что-то внутри говорило «нет», и впервые за долгие годы она решительно высказала свое мнение.
Затем были слезы матушки, крики отца, угроза оставить без наследства и прогнозы в стиле «останешься одна без детей и мужа на веки вечные, потому что женщины-некроманты никому не нужны», увещевания, просьбы одуматься, призывы к совести и, наконец, то, что сквозило между слов, боясь показаться на свет с самого начала — «что станут говорить обо мне, если узнают, что моя дочь — маг смерти! это позор!»
Миларисса сама не знала, откуда нашлись силы — игнорируя услышанное, она произнесла:
— Выбор сделан. Время покупать мантию.
Она продержалась ровно до того момента, как они подъехали к магазину. Но стоило выйти из кареты и сделать шаг, как силы ее покинули. Дорога была долгой, из-за толпы на площади добираться пришлось в окружную, и теперь она чувствовала себя настолько опустошенной, что мир поблек, чувства отключились, а зрение сузилось до стены со стойкой, увешанной мантиями. Она стояла и смотрела на эту черноту и больше ни на что не была способна.