– Да ты что? – удивилась Фимения и
легонько толкнула его в грудь, словно бы в детской игре. – Какого
душегуба? Кто же ещё, кроме тебя, мог такое сделать? Забыл, что ли:
только Пелонид может убить Пелонида.
В келье стало темнее прежнего.
Отвратительно сладкий, дым ладана ударил в голову, затуманил
зрение. Акриону почудилось: стены падают, медленно падают, и
вот-вот похоронят его под собой.
– Акринаки, ты не виноват, –
говорила между тем Фимения, поглаживая его по плечу. – Это –
проклятие рода. Нашего рода. Пелониды принимают смерть от рук
отпрысков, такова воля богов. Кара за грех Пелона, который оскорбил
олимпийцев. И теперь мы все за это расплачиваемся. Страстный гнев,
в котором мужи не помнят себя. И отцеубийство. Наказание свыше.
Её прикосновения были назойливы,
докучали, как щекотка мушиных лапок. Акриону хотелось отстраниться,
но он не смел обидеть сестру. Ведь только-только встретились…
Он с силой зажмурился. Спросил:
– Значит, я просто исполнял чужую
волю? Волю богов?
– И волю матушки, – подхватила
Фимения. – Нет сомнений, это она наслала морок. Чтобы ты видел себя
благородным мстителем.
– Мстителем? За тебя хотела
отомстить, так?
Фимения вздохнула. Убрала наконец-то
руку с плеча Акриона.
– Не только за меня. Её молоденькой
девушкой выдали замуж за Ликандра, едва тринадцать исполнилось. А
тот был уже зрелым мужчиной. Оказался мерзавцем. Бил, унижал.
Матушка жаждала отплатить за всё. Наверное, придумала этот план,
ещё когда ты был мал. Узнала от отца, что убить Пелонида может
только другой Пелонид. И вот, когда пришло время… Когда ты стал
достаточно силён… Матушка проникла в твой сон. И всё случилось.
Акрион опустил голову, сжал виски
пальцами. Ему казалось, что продолжается сон, отвратительное
наваждение, которое привело его во дворец, и затем – сюда, в
подземелье храма чужой богини. Только там была мать, которая
принудила к преступлению. А здесь – сестра, готовая это
преступление оправдать. Готовая признать его невиновным.
«Ты виновен», – шепнул голос.
– Сгинь! – прорычал он и ударил
кулаком по топчану. Топчан обиженно скрипнул.
– Братец, нельзя так роптать, –
сказала Фимения строго. – Боги наказали наш род. Смирись. Я ведь
тоже, когда очутилась тут, в Эфесе, не хотела быть жрицей. Всё
плакала, просилась наружу. А здешние жрецы не пускали. Они добрые,
на самом деле, но могут быть очень… настойчивыми. Когда мне привели
первого человека для очищения, я едва чувств не лишилась.