За окном, привлечённая видом цветов, появилась пчела. Загудела,
приблизилась. Ударилась о блокирующее поле, отлетела прочь, исчезла
в полуденной синеве. Канны стояли по-прежнему пёстрые, свежие. Как
настоящие. Только без запаха.
«Даже пчёлы обманываются, – подумал Кадмил. – До чего же силён!»
Он обвёл взглядом кабинет Локсия: роскошный эфесский ковёр на полу;
картины на стенах, менявшиеся каждый день; парные статуи у входа.
Сегодня статуи были из белого мрамора, голые пастушок с пастушкой.
Они смотрели друг на друга, влюблённые, простирающие руки в
изысканных жестах – не то дразня, не то обещая близость. Картины
подыгрывали им, изображая любовные сцены из эллинских мифов. Психея
склонялась над спящим Эротом, Анхис целовал Афродиту, Дионис
протягивал кубок Ариадне.
– Так что скажете? – напомнил Кадмил. – Как вам мой план?
Локсий сложил руки на груди, огладил подбородок пальцами.
Картины пришли в движение, как всегда, когда погружался в раздумье
тот, кто их создал. Лица богов оплывали, превращаясь в пугающие
маски. Афродита раздалась в бёдрах, Эрот оброс чёрной кабаньей
щетиной. Кадмил, затаив дыхание, украдкой следил за этими
метаморфозами. Ожидал решения.
– Ладно, – сказал нехотя Локсий. – Действуй, как считаешь
нужным. Главное – чтобы алитею забыли, как не было. Иначе опять
останемся без энергии.
«О, да! – подумал Кадмил. – Да, да!»
От радости хотелось подпрыгнуть и взлететь под потолок, но он
сдержался. Вместо этого поклонился с достоинством.
– Энергия отныне будет только прибывать, мой бог, – сказал он
почтительно. – Обещаю.
Повернулся, чтобы идти и вздрогнул от неожиданности: пастушок с
пастушкой смотрели прямо ему в глаза, улыбаясь. Улыбки были
страшные, зубастые, до ушей.
– Погоди, – окликнул сзади Локсий. – Хотел спросить. Этот новый
храм, который построила Семела – там есть алтарь?
– Разумеется, – Кадмил с трудом оторвал взгляд от жутких статуй.
– Лично доставил, лично установил и проверил. Канал подвели
заранее, я позаботился.
– Хорошо, ступай.
Картины пришли в порядок. Кадмил рискнул взглянуть на статуи.
Пастушок и пастушка вновь любовались друг другом, и нега таилась в
уголках их пухлых мраморных губ.
«Подлинный мастер, – думал Кадмил, выходя из кабинета. – И ведь,
что ни день, всё новое. Интересно, картины пропадают, когда я
ухожу? Или все эти иллюзии он создаёт для себя, из любви к
искусству? А, ладно, неважно. Главное – получилось уговорить. Ура,
ура!»