Мои размышления о превратностях вымысла при и после жизни объекта повествования прервала открывающаяся дверь и человек, её открывший. В палату влетает молодой парень, от которого так и разит жизнерадостностью, несмотря на мрачное, соответствующее здешним правилам, одеяние.
– Привет, – говорит парень и присаживается на стул рядом с моей кроватью, – как самочувствие?
– Привет, превосходное, – в тон отвечаю я и протягиваю ему газету некрологом Генриха Карловича вперёд, – я так понимаю, у меня поменялся лечащий врач?
– Почему? – спрашивает, просматривая некрологи коллег, юный доктор с чёрной биркой, на которой белыми буквами выведено «Лишаев Иван». Отчества отчего-то на бирке нет.
– У вас практикуют покойники? – интересуюсь я.
– Это Вы про Почку? – интересуется Лишаев, кладя газету поверх подноса.
– Про него самого, – подтверждаю я.
– Он просто уехал. На время, – делает вид, что объясняет, что случилось с Почкой, Лишаев, – открой рот и скажи «а».
Рот я открываю, но говорю совсем другое:
– Оттуда можно вернуться?
– Из Стокгольма? Конечно, возвращаются. Как насчёт «а»? – всё так же жизнерадостно спросил Лишаев.
– Что значит «Из Стокгольма»? Теперь так называют тот свет? – удивляюсь я.
Вряд ли за месяц в мире произошли такие перемены. Ответ Лишаева подтверждает ход моих мыслей, но мало что объясняет:
– Откуда такие фантазии? Стокгольм – это столица Швеции!
– Это я знаю, но Почка же умер, как он может вернуться из Стокгольма?
– Как умер? Когда? – удивляется Лишаев.
– Ты же только что его некролог прочитал, – говорю я и гадаю, на кого так подействовала чёрная обстановка, что он свихнулся, – на меня или на Лишаева, и делаю выбор в пользу Лишаева. Он дольше, чем я, пребывает среди чёрных стен. По крайней мере, в состоянии сознания.
– А, ты про это, – кивает на газету Лишаев, и лицо его делается ещё жизнерадостнее, чем обычно, – не обращай внимания.
– Это неправда? – уточняю я, поскольку на смерть врача, который буквально на днях пришил мне чёртову тучу органов, мне как-то сложно не обращать внимания.
– Да, это неправда.
Я всегда отличался любознательностью, поэтому ответ из трёх слов меня не удовлетворил:
– И кто так шутит?
Лишаев, как и Верочка, видимо, решил изображать из себя само терпение. А может быть, медперсоналу это предписано профессиональным кодексом, который в моей прошлой жизни ни один врач не соблюдал.