С той самой встречи неведомо откуда появившиеся ощущения
окончательно и бесповоротно вырвали его из пустоты забытья, в
котором он пребывал. Никто больше не придет к его крепости, никто
не вспомнит его. Эти мысли наполняли существование болью и
страданием. Как он мог, оставаясь здесь, быть настолько безучастным
ко всему, что раньше называл «жизнью»?
Не многим из живущих были доступны способности, которыми он
обладал. Но что он мог, запертый навечно в своей невидимой темнице?
Он не в силах сделать и шагу дальше этих проклятых стен.
Его невозмутимости хватило ненадолго. Мертвенный холод
подземелий, мучительно давивший днем, к вечеру становился
нестерпимым и, подхлестывая, на пару с глухой темнотой всякий раз
гнал наверх. На то самое место у обрыва, где стояла она. Вечерние
сумерки пьянили и печалили, а опускающаяся на смену им ночь звала и
будоражила. Впадая в исступление от гнева и безысходности, он
метался среди пыльных камней, еще хранящих дневное тепло, и бился о
стены своей темницы.
Он был всего лишь обрывком света и тени, но стены вздрагивали
под его ударами, а уцелевшие фрагменты кладки покрывались
трещинами. Как он мог делать то, что раньше почитал для себя
невозможным? Ответ был очевиден. К нему возвращались силы,
невероятно тяжело, по капле. И невольно он начал связывать этот
факт с появлением незнакомки.
Каменные осколки летели во все стороны и падали вниз с холма,
вздымая тучи пыли. Жаль, его гнева хватало лишь на то, чтобы
устраивать погром в собственной темнице, но не сломить незримые
стены, неусыпно стерегущие пленника и днем, и ночью.
Кого, в сущности, он мог ненавидеть, кроме самого себя? Камни
катились вниз с пологого склона, исчезая в густых зарослях. Его
поглощало вездесущее ощущение пустоты и обреченности. Раньше оно не
беспокоило, казалось привычным, а сейчас мучило нестерпимо,
причиняя сильную, почти осязаемую боль.
Что же случилось с ним? Сознание молчало, опустевшая память не
давала ответов. Он ждал, считая дни, не отдавая себе отчет о
тщетности своих мечтаний. Он ждал, хоть и не хотел признавать… Эта
маленькая незнакомка, мысли о ней и о невозможности побега стали
его проклятьем, много более жестоким, чем все то, что он испытывал
раньше.
Он чуть не погиб, когда решился забраться на самый верх
единственной башни и неосторожно угодил прямо под палящие лучи.
Невыносимо яркое светило впервые за целую вечность грозно взглянуло
на свое отвергнутое творение. Оно обожгло каленым железом,
снисходительно открыв обреченному упрямцу горькую правду и сбросив
его в пучину коротких, но ярких воспоминаний.