— Элбон, как это понимать? — услышал Девон голос учителя Кадеирна совсем рядом и зло улыбнулся разбитыми в кровь губами.
Элбон тут же скатился с поверженного противника и вскочил на ноги. Девон же пока что не мог встать. При каждом движении в голове раздавался колокольный звон, и в глазах становилось чуточку темней.
— А ну вон отсюда! Как только край солнца коснётся горизонта - придёшь ко мне! — раздался голос Кадеирна совсем рядом. — А ты собираешься вставать?
Моргнув, Девон смог разглядеть сразу две пары глаз, смотревших на него.
— Сколько пальцев? — голос Кадеирна доносился будто бы сквозь воду.
— Пять… — прохрипел Девон, — или шесть.
Кадеирн выругался совсем не так, как приличествовало учителю.
— Немедленно в лечебницу! — приказал он и потянул Девона вверх за плечо.
Кима не переставая цокала языком, накладывая дурно пахнущую мазь на трижды пострадавший лоб.
— Ну зачем?! — спрашивала она голосом настолько пронзительным, что у Девона звенело в ушах. — Девон, зачем опять?!
Вообще-то, Девон Киму любил. Молоденькая и стройная, как тонкая лиственница, она пришла работать в академию так же недавно, как недавно перевели в старший круг его самого. Лицо Кимы с большими зелёными, как малахит, глазами, обрамляли рыжие кудряшки, вздрагивавшие при каждом движении, и в этих самых малахитовых глазищах светилась такая вера в богиню, что Девон не мог смотреть на неё без улыбки.
Кима обижалась, но ему прощала всё, потому что у самого Девона были такие же огромные, только переливающиеся из малахита в яшму глаза.
— А почему нет? — спросил Девон, когда она нанесла на рану очередной слой и при этом ещё раз цокнула языком. Сегодня Кима раздражала его, потому что в голове и без неё, не переставая, стоял колокольный звон.
— Ну, Девон! У тебя же останутся шрамы!
— Мне всё равно, — Девон отвернулся от неё и уставился в окно.
«Всё равно», — повторил он про себя. Он сам почти верил, что ему всё равно.
Вечером, когда вся изба уже спала, Девон неотрывно смотрел туда, где покоилась на полу пустая подстилка Элбона.
Ночевать тот не пришёл — значит, его наказали ночной службой. Опять.
И значит, утром всё начнётся по новой.
«Всего один год», — произнёс Девон про себя, хоть и знал, что за этим годом будет ещё один год, и ещё. Пока ему не исполнится восемнадцать, и он, как и Элбон, не войдёт в зал страха, чтобы пройти последний обряд.