1979
— Ты их просто есть не умеешь, —
говорил один.
— Я и не говорю, что умею, — уныло
отвечал другой.
— А пробовал?
— Конечно, пробовал. Весь язык
ободрал.
— Зато кайф какой, а?
— Не вижу никакого кайфа. Лапки,
например. Как их чистить?
— Лапки высасывать надо. Значит, так.
Рассказываю. Перво-наперво аккуратненько отрываешь голову. Но не
выбрасываешь. Если ты настоящий любитель…
— Да не любитель я!
— Ты знай слушай. Потом
перевора-ачиваешь и раздираешь панцирь по брюшку…
— Говорят, специальные ножички есть,
щипчики…
— Баловство.
— Говорят, удобнее…
— А я говорю: баловство! Слушай
дальше. Снял панцирь, потом берёшь за низ и целиком… осторожненько,
чтобы не оторвать, стягиваешь. Не по сегментику шелушишь, а
целиком, понял?.. Тьфу ты, аж слюна потекла…
— Нет… — ещё более уныло сказал
второй. — Этого искусства я, пожалуй, никогда не осилю…
— Научу! — заверил первый. — Имей в
виду, там под панцирем полосочка выпинается вдоль спины —
позвоночничек… Некоторые брезгуют — вынимают. А я — прямо так,
целиком.
— Столько трудов — и ради такой
мелюзги?
Первый погрустнел, вздохнул.
— Нет, раньше-то они, конечно,
крупнее были, — с сожалением признался он. — Сами, бывало, на тебя
наезжали, отборные все, броня аж лоснится. Что называется, без
страха и упрёка. А теперь… Да, в чём-то ты прав: измельчали рыцари,
измельчали… И всё-таки, знаешь… под пиво…
2007
Памяти Ийона Тихого
Хороший санаторий. И планета хорошая.
Но отдыхающих маловато. Причина проста: местные жители свихнулись
на экологии — оберегают такие виды, каким бы, на мой взгляд, вовсе
на свет не появляться. Временами кажется, что забота о наиболее
мерзких созданиях природы давно уже стала здесь чем-то вроде
религии.
Растительность вокруг санатория
весьма живописна, однако в этой самой растительности обитают в
изобилии грабли и осьмизубли. Перепутать их невозможно, тем не
менее обе твари относятся, представьте, к одному и тому же виду,
поскольку осьмизубель — не что иное, как неполовозрелый грабель,
отчего, впрочем, менее опасным он не становится.
Быть съеденным у аборигенов считается
доблестью. Это у них называется «слиться с природой». Что такое
кладбище или, допустим, колумбарий, им неизвестно. Достигнув
преклонных лет, местный житель прощается с близкими и идёт (точнее
— ползёт с помощью сорока двух своих ложноножек) в дебри, где его
немедленно употребляют в пищу, и чем мучительнее смерть, тем
большее блаженство он обретёт в загробной или, точнее, в
зажелудочной жизни.