Но ему это не выгорело. Только жаль не было рядом на него товарищей – каких надо. Бдительных.
А теперь – вот на тебе! Выдал плюху Вовчик.
Конечно он просто, видать, хотел со мной новостью поделиться. Захватывающей. Тайной почти. И поделился.
Нас – разняли. Мать увела меня в нашу огромную комнату. Окном во двор. Большущим таким окном в здоровенный двор. В семье у нас называли окно это «веницианским». Почему? Всю жизнь я удивлялся. Из Венеции его привезли что ли?
В «коммуналке» нашей процветала явная несправедливость. Не специальная, а натуральная. Как эхо прошедшей войны.
Копилась нелюбовь – в маленьких комнатушках. Выплескивалась на жильцов больших комнат. На «господ». Ничего в этом мире не менялось.
Да и остаётся всё по-прежнему.
Страсти коммунальные булькали и кипели на кухне, в коридорах, в туалетах. Их было два, естественно. «Господский» и для слуг. И «чёрный ход», конечно же, имелся. Весь набор одним словом. Как и положено в огромных петербургских квартирах.
Наша с Вовчиком «политическая» дискуссия могла иметь весьма фиговые последствия. Особенно для нашей семьи. Если б получила она выход на просторы кухонные.
Отец-офицер. Журналист. Мать-домохозяйка. Вселились в этот «рай» с окном венициансаим родители мои – последними. После того, как на улице Рылеева дом разбомбили. К слову, уже потом я узнал: родителям давали отдельную квартиру. Даже на выбор. Мать отказалась наотрез. Страшно было. Пережившие блокаду – все были этому подвержены. На долгие годы.
Сперва жильцы маленьких комнатушек, их было пять, мнили себя королями. Топить было легче. Печки в комнатках были малые, дров требовали меньше. В нашей «зале» вообще был каминище изразцовый. Дров жрал прорву чертову.
А война кончилась, время проистекло слегка – картинка бытовая поменялась. Да ещё и дети пошли. Мы-то есть. Во всех комнатах.
А Вовчик жил только вдвоём. Со своей мамкой. Скромной, застенчивой совершенно одинокой ленинградкой. И тоже в очень большой комнате. Да ещё и с окнами на сад Таврический. Ей, понятное дело, «диспут» сынульки с соседским невоздержанным мальчиком тоже мог неизвестно как аукнуться.
Меня на коридор больше не пускали. Стоило это определённых усилий.
Кажется сеструха в школу не пошла, помогала меня караулить. Тщетно я готовил свой большой чёрный жестяной пистолет. Застрелить Вовчика. За Сталина! За Родину!