На работе установилось затишье – не
стало пациентов. Онкология у детей – не частая болезнь. Если лечить
традиционными методами, то долго, я же исцелял рак быстрее, чем его
выявляли. Три-четыре дня в клинике – и к родителям. Палаты в
детской клинике и НИИ радиационной медицины опустели. Уловив
момент, медицинское начальство попыталось припрячь меня к исцелению
взрослых. Я встал в позу – ни за что! Ибо нефиг. Только лишь начни
– поимеют и высушат. Всех исцелить не удастся, и пойдет грызня за
доступ к целителю. Жизнь превратится в ад. Не считайте меня
бездушным. Ничего в этом мире не бывает случайно. Получил
смертельную болезнь – значит, заслужил. Не виновны лишь дети. И еще
согласился поработать с ликвидаторами аварии на ЧАЭС. Кстати, рак у
них не превалировал, доминировало другое. Сердце, легкие, печень,
почки… Многие жаловались на боль в суставах. Две недели в НИИ
радиационной медицины – и с тяжелыми разобрался. Остальных пусть
врачи лечат – им за то зарплату платят. Денег с ликвидаторов я не
брал. Они не подозревали даже, что за странный врач в маске
приходит их смотреть. Выслушивает жалобы, щупает больные места,
почему назавтра им становится легче. Вот и пусть не знают.
Деньги поставлял конвейер деток с
ДЦП. Взносы их родителей продолжали капать на счет кооператива.
Сумма там превысила миллион рублей и приближалась к двум. Нафига
больше, все равно сгорят. Я подумал, посоветовался с женой и
приостановил прием. Граждане СССР имеют право на отдых, целители не
исключение. Не то как впрягся с первого дня в этом мире, так и
продолжаю пахать. От работы кони дохнут. Хорошо бы съездить с Викой
на какой-нибудь курорт. В своем времени рванул бы на Мальдивы или в
Таиланд, но, во-первых, не выпустят, во-вторых, там нет еще
индустрии отдыха – не создали. Не то бы понырял с аквалангом,
половил бы рыбку у рифов…
В этот момент меня и пригласил
министр здравоохранения. С Владимиром Сергеевичем у нас сложились
если не дружеские, то весьма теплые отношения. Доктор медицинских
наук, он прекрасно понимал, что я делаю для больных, и ценил это.
Относительно молодой для своей должности – 47 лет, он был
восприимчив к новому в медицине и стремился внедрить это в
практику. На встречу я шел с легким сердцем. Полагал, разговор
пойдет о направлениях взаимодействия, но ошибся.