— Твои соплеменники уже дважды выходили на песок арены. Ты же не думаешь, что я просто так кормлю вашу троицу? Они произвели впечатление на толпу … — устроитель боев широко улыбнулся, видя, как удивленно вытягивается лицо островитянина. — Спроси их сам, если мне не веришь.
Указательный палец хозяина Арены указал вверх и Харакаш прислушался к отдаленному реву толпы — звуку настолько часто звучащему, что через какое-то время он совсем перестал его замечать. Теперь же он вслушивался в него беспокойно и жадно, пытаясь угадать, что там происходит.
Железная дверь лязгнула. Упал суконный занавес, завязки которого успел дернуть Акрам.
Харакаш, чувствуя поднимающиеся в душе гнев и обиду, скрипнул зубами.
«Почему не сказали? Почему у меня за спиной?! Проклятое место, проклятый город, проклятые люди! Все здесь пропитано ложью...»
Встав, мужчина медленно пошел вдоль стены, расхаживая ногу. Он итак знал, почему Варди и Рэндалфр так поступили, но от этого знания было не легче.
Толпа над его головой взревела снова — даже через толщу камня было слышно, как беснуются люди, смотря на то, как льется кровь. Не выдержав, островитянин прильнул ухом к стене.
***
Они вернулись в свою камеру спустя несколько часов, сразу после того, как через специальное отверстие в двери протолкнули поднос с едой.
Эю смягчил свои требования к питанию, потому теперь им приносили больше каши и мясо. Острое, пережаренное так, что не оставалось ни единой розовой прожилки, но все же это мясо было лучше, чем склизкий рыбный суп, который Харакашу приходилось есть до этого.
Мужчина смотрел, как его соплеменников впускают внутрь, закрывая за ними дверь. Варди и Рэндалфр давно уже ходили по территории Арены без сопровождения, от этого ощущение Харакаша, что его заперли в клетке, только усиливалось.
— Опять повар пытался сжечь бедную скотину, а не приготовить, — Варди поднял поднос, легко балансируя разбавленным водой вином в кувшине с широким горлом, и донес его до стола. На вине тоже настоял Эю, говоря, что эта кислятина полезна для кроветворения. Рэндалфр молча шел следом, потирая перебинтованную руку. На обоих мужчинах расплывались свежие синяки, при этом оба казались чистыми и словно бы даже не вспотевшими.