У остальных наших – то же самое все
оказалось. Антоху я, правда, больше не видел, но Кира, Санька,
Дашку и Светку поначалу со мной вместе держали – так вот, они
вляпались в точно такое же дерьмо. Мизинцы, язык – все как по
единому трафарету… А еще у каждого на лбу – клеймо выжжено. Что-то
наподобие китайских иероглифов: 奴隷. Или японских, а может,
корейских каких-нибудь – я в них не разбираюсь. Или это вообще не
иероглифы, а руны, например. Понятия не имею. Но зрительная память
у меня отличная, и этот рисунок я теперь на всю жизнь запомнил,
ночью разбуди – изображу!
А у меня на лбу был такой же, судя по
всему. В зеркало на себя полюбоваться случая мне пока не
представилось, но черточки шрама прекрасно прощупывались.
Такие вот дела…
Окунувшись в воспоминания, я не
заметил, как веки мои снова сами собой сомкнулись, а сознание уже
привычно затуманилось, беспомощно отрешаясь от этого вот всего. В
себя меня привел голос мужчины в кресле:
– Напомни-ка, любезнейший, как тебя
звать-величать? Ефимкой, что ли?
– Ефремом, Ваше сиятельство, –
последовал писклявый ответ. – Ефремом Абрамычем…
С усилием распахнув глаза, я наконец
заметил говорящего: перед креслом «сиятельства», чуть в стороне,
слева, переминался с ноги на ногу белый как мел юноша в темно-сером
костюме-тройке, висевшем на нем, словно мешок на огородном пугале.
Этого субчика видеть мне уже доводилось – в редкие промежутки
возвращения в сознание. Судя по всему, это именно он привез нас
сюда.
Нас? Я покосился еще левее. Копируя
мою скрюченную позу, у стены притулилась незнакомая мне девушка с
пышной копной растрепанных русых волос, косой челкой спадавших на
лоб и почти закрывавших безобразное клеймо – все то же, 奴隷. Дальше
за ней сжалась, обхватив руками колени и втянув голову в плечи, еще
одна бедолага, худенькая коротко стриженная шатенка. Тоже
заклейменная и тоже не из наших.
Медленно, чтобы не позволить голове
закружиться и снова не провалиться в забытье, я перевел взгляд
направо. Там сидели, затравленно озираясь, двое дюжих парней,
пожалуй, чуть постарше меня. Ни разу не Кир и не Санек, хотя клейма
такие же.
Больше в комнате, похоже, никого не
было.
– А что же Савва Иосифович лично не
пожелал товар представить? Нет ли в том неуважения, а, Ефрем? –
раздался тем временем из кресла очередной вопрос. Отчество Абрамыча
было проигнорировано – не иначе, демонстративно, а вот я почему-то
решил для себя впредь величать торговца именно так.