три стены! Пусть и из дерева — в
цивилизованном мире лишь Рим и Константинополь имели три стены.
Даже императорские столицы довольствовались лишь одной, или, если
считать стены замков, каковые имелись не во всех городах, — двумя.
А тут три! И где — в обычном заштатном городишке! Что же тогда он
увидит в их столице?.. Томас ошарашенно повел головой. Вот тебе и
земля сюрпризов и открытий…
На холме,
что был ближе всех к излучине реки, у которой раскинулся город,
высились стены и башни герцогского или, скорее, княжеского замка.
Его стены и башни также были изготовлены из дерева, но, как позже
выяснилось, оказались едва ли не более прочными, чем каменные,
поскольку представляли собой четыре ряда дубовых стен, промежутки
между которыми был плотно забиты камнями и землей. Причем сверху
обычно укладывали самые большие камни, и если таран разбивал первый
ряд бревен, на него, ломая всю конструкцию, обрушивались верхние
камни первого промежутка. Нападающим это приносило не слишком много
выгод, ибо впереди было еще три ряда бревен и два ряда камней и
земли. А подход к уже сделанному пролому оказывался засыпан
обвалившимся наполнением первого ряда и перекрыт сломанным тараном…
Толщина таких стен доходила до сорока саженей — величина по всем
меркам просто чудовищная — и уж нигде не была менее двадцати. А еще
если учесть, что воевали здесь, как правило, в зимнее время, в
каковое на стены и валы намораживали ледяной панцирь до двух-трех
саженей толщиной, то становилось вполне понятно, почему, несмотря
на обилие дерева, тараны здесь так и не прижились. Толку от них
было мало.
Все это
Томасу поведал, довольно улыбаясь, Святослав. А бывший студиозус
только зачарованно кивал, пялясь на огромный город, на сверкающие
золотом маковки десятков церквей, на нарядные крыши палат и домов,
затейливо украшенных искусной резьбой и буквально одетых в кружево
террас, лесенок, мостков и крылечек… И не понимал, как можно
считать Святослава и его народ отсталым и варварским…
На пристань
Томас спрыгнул вслед за товарищем, когда еще не успели подать на
лодью трап. И тут же толпа обступила, закрутила, затормошила его,
ударив в уши шумным гомоном, а в глаза — пестротой лиц, среди
которых встречались и смуглые, и белые, и даже черные как уголь, и
широконосые, и с носами прямыми и с горбинкой, и рыжие, и русые, и
чернявые…