Разобрали по домам и вавилонских воинов. Даже скифам во главе с Ардисом перепало угощений от ликующих горожан.
Смотритель постарался – это Сарсехим отметил с первого взгляда. На столе стояли самые изысканные кушанья, и у голодного, заметно отощавшего от переживаний, евнуха слюнки потекли. Хозяин славил его как великого человека, доставившего в Дамаск «обильную плодами смокву», а уж они, воины Дамаска, смогут защитить ее от посягательств немилосердного Салманасара. Их союз, в который входят множество государств Нижнего Арама[16], крепок как никогда. Нам окажут поддержку степные арабы, а также финикийские города. Если учесть, что властитель реки собирает войско, – здесь смотритель доверительно подмигнул гостю, – Сарсехим может быть уверен, смоквочку не дадут в обиду!
Менее всего Сарсехима занимала помощь, которую правитель Египта обещал оказать Дамаску. Куда более тревожило – как безопасно миновать Ашшур и что он скажет злопамятной и всемогущей Амти-бабе? Стоит только поведать о том, что случилось с Гулой, ему не будет пощады. С другой стороны, нельзя умолчать и о скверном. Кто может поручиться, что тайные соглядатаи Закира уже не донесли в Вавилон правду?
Что есть правда? Как быть с правдой? Размышляя по этому поводу, Сарсехим ощущал, как у него начинал болеть пупок, ныть шея. Затем прихватило сердце.
Увы, говорил он себе, нелепо ждать от богов справедливости. Милосердие докучно, куда занимательнее прыжки, совершаемые смертными, и гримасы, которые они строят перед лицом всемогущей судьбы. Увы, увы, жизнь не разглядывает себя в зеркале. У жизни нет зеркала, заглянув в которое смертный мог бы посмеяться над страхом и ужасом, терзающими его душу, ведь страх не что иное, как дрожание души, а ужас – ее разрубание.
Почему боги насмехаются над ним! То вызволят из беды, то вновь ввергнут в несчастье. Почему они так жестоки?
Им весело?!
Что же это за боги?!
Давным-давно рабби, у которого он малолеткой набирался мудрости, утверждал, что нет иных богов, кроме всемогущего Яхве, нет стихий – есть творение, нет судьбы – есть воля того, кто единосущ и непостижим.
Это воспоминание родило острую боль в сердце, которую он испытывал всякий раз, когда в памяти вставали родители, яма, в которой они прятались. Вспомнились два ассирийских солдата, которые вслед за родителями вытащили его из ямы. Один из них, оглядев голого мальчишку, весело крикнул другому: