– Дру-уг?! – удивилась, изумилась даже Аля, распахивая по-девчоночьи глаза. – Я не верю! Вы, тонкий такой, думающий – и этот, я не знаю кто… бурбон какой-то, националист. Почитать его, так нам диктатор какой-нибудь очередной нужен… Сталин, да, тиран!
– Я вовсе не тощий, – попытался он было отшутиться, но она и шутку не приняла даже, дернула плечиком. Зато хохотнул коротко, затаенно в своем углу Мизгирь:
– Тощий-тощий, не отказывайтесь! Я бы сказал даже – дистрофичный. Чахотка второй стадии с революционно-декадентским уклоном…
– А Францию вы любите?
– Францию?.. Какая женщина ее не любит! Только эти, асфальт которые матом укладывают. Пролетарки.
– Да? Ну вот, разделили бы страну парфюма на… пять хотя бы частей – и вы что, осудили бы француженку-националистку? Или француза? – Впору любоваться было нахмуренным в попытке мысли какой-то лицом ее, губками надувшимися. – Еще и какой-нибудь легион воссоединения Франции создали бы тут же…
– Корпию щипать…
Это сказал Ермолин, спиною к ним горбившийся за своим столом; кофе свой с коньяком и сыром оприходовал он моментально и уже мараковал что-то на бумаге. Аля почти гневно обернулась на него: это кто еще там?!
– Ну, и что? – Она опять посмотрела на Ивана – сердито, как ребенок. Но осведомленность обнаружила: – Французы – они всегда националисты, и что из того?
– А ничего, – сказал он. – Я, в этом смысле, тоже националист.
– Я тоже, – подарил ей одну из добродушнейших своих ухмылок Карманов; он уже, кажется, доходил при каждом ее появлении до «потери чувства цинизма», как это констатировал Слободинский, и вел себя глупее некуда: услужить, обратить на себя внимание пытался, льстил грубейшим образом – суетился, одним словом.
– И я! И я!.. – подал голос Владимир Георгиевич, улыбаясь там до ушей, только что не хохоча.
– А ну вас! Это у них – а то у нас, в таком Вавилоне… я знаю, черносотенцы, вот кто такие вы!
– Как это вы нас… по-русски, – сказал снова, похвалил Ермолин. – Так нас и надо. А то совсем обнаглели, расчленяться даже не хотим.
– Как вам не стыдно, на девушку… – смеялась уже вместе с ними Аля, и так заразительно, мелкими зубками посвечивая, что сомнение брало: когда она искренней была, и была ль вообще? – На девушку, в политике ну ничего не… Лбы! Вы же тут собрались – лбы, высокие, а смеетесь как мужики! Как милиция. Вам сюда женщину надо – для смягчения нравов.