– Хорошо. Как вас зовут?
– Виктория Васильевна.
– Я хочу взять у лейтенанта свидетельские показания для того, чтобы войти в курс дела, – Бондарович все еще смотрел на нее снизу вверх, из кресла, и ее это, похоже, устраивало. – Вы можете на некоторое время отвлечься на свои дела.
– Я поняла. Я подготовлю вам часть документов, которые понадобятся. Через какое время мне вернуться?
– Надолго не пропадайте. Но минут десять-пятнадцать нам точно потребуется. Да вы мне не мешаете, даже наоборот… Тем более что комната прослушивается, просто я экономлю ваше драгоценное время, – Бондарович устало улыбнулся ей. – До встречи!..
– Благодарю, – Виктория ушла.
Банда взглянул на Репеку и тихонько помассировал себе глаза. На Александра угнетающе действовала обстановка в Кремле; и не только потому, что здесь недавно произошло убийство, и даже не столько потому, – сам дух властных учреждений Александру претил. В таких учреждениях он чувствовал себя картинкой, заключенной в дубовую рамку. Рамка давила – давила на грудь. И как бы мешала дышать… А Александр Бондарович всегда достаточно ревниво следил за своей независимостью – в том числе и за независимостью от непосредственного начальства, нравилось это тому или нет. Он был высококлассный специалист, и с его индивидуальными особенностями вынуждены были мириться, если, конечно, хотели его способности использовать…
– Садитесь, лейтенант Репека, – Бондарович указал на кресло напротив. – Скажите, пожалуйста, где вы находились во время преступления?
Лейтенанта, очевидно, смутил столь вежливый тон:
– В машине, а потом возле выхода из блока, в холле на контроле.
– Вас кто-то вызвал?
Лейтенант сел в предложенное ему кресло:
– Нет, я вернулся, выполнив поручение, и занял свое место.
– Какого рода поручение? – Александр все еще массировал себе глазные яблоки.
– Эти сведения я могу дать только с разрешения…
– …Кожинова, – завершил за него Бондарович. – Я понял… Фиксируется фамилия посетителя и время каждого прихода и ухода отдельно?
– По правилам – да.
– Ав реальности? – зацепился Александр, без особой, правда, надежды выяснить что-либо значительное, прошедшее мимо внимания других.
Репека отвечал обстоятельно и точно:
– Когда выходит относительно большая группа, мы фиксируем только номер карточки и очередность прохода. Время потом проставляется приблизительно.