– Нет.
– А я выпью с твоего позволения. Настроение что‑то поганое, с самого с утреца… Ты не думай, на мою компетенцию как учителя это не влияет. Даже наоборот – стимулирует. Помню, лет двадцать назад, сломал я левую руку. Как я сломал ее – не суть важно. Важно, что играл я тогда в кабаке. Рассчитаться надо было с долгами – я взял гитару за две штуки баксов, «Fender» – «японец». И мне врач разрешал выпивать стакан водки, чтобы я мог играть. Нет, болело, конечно, но не так, как если б по – трезвому…
Жора открывает дверь холодильника, облепленную фотографиями «Led Zeppelin» и «Pink Floyd», достает начатую бутыль «Гжелки». Он берет в раковине стакан, споласкивает.
За окном качаются желтые листья. Во дворе пищат дети. На столе – пустая бутылка от «Гжелки».
– Ты извини, конечно, что я так сегодня, – говорит Жора. – Мы следующий раз… все наверстаем.
Он наклоняется ко мне, смотрит в глаза.
– И все‑таки не пойму я тебя, Алекс. Хоть убей, не пойму.
– Насчет чего?
– Насчет Америки. Почему ты ее так не любишь?
– Не люблю – и все. Что тут такого? Тупая страна. Одни уроды повсюду, разожравшиеся и тупые. Дальше собственного носа не видят…
– А я бы уехал и жил там… Только не уеду, поздно уже… И вообще никуда не уеду, не выберусь из этой вонючей страны. У меня даже загранпаспорта нет.
* * *
Сижу на кухне с гитарой. За окном темнеет. Мама в комнате смотрит новости «РЕН – ТиВи». Я встаю с табуретки, закрываю дверь поплотней, снова сажусь. Только что я закончил новую песню. У меня уже есть несколько штук. Все – максимально простые: три аккорда в куплете, два в припеве. Тексты тоже простые. Про то, что любая власть – говно, что жить скучно, что вокруг полно идиотов. Я не говорю ничего нового, у меня нет крутых интересных идей – и плевать. Те, кому не нравится, могут не слушать.
* * *
Звоню в сорок седьмую квартиру. За стеной у кого‑то работает телевизор. Шумит в трубах вода. На зеленой стене нацарапано «Rammstein».
Дверь открывается. Ант – в линялой оранжевой майке с растянутым горлом и красных спортивных трусах. Мы жмем руки. Я, цепляясь за чьи‑то ботинки в прихожей, прохожу в его комнату.
Я еще в школе завидовал Анту: у него была своя комната, в ней он делал все, что хотел, закрывшись изнутри на защелку.
Обстановка в комнате минимальная: деревянная кровать, старый письменный стол, табуретка, «батарея» пустых бутылок у дальней стены, в углу – акустическая гитара. На стенах – коллажи из журнальных фотографий вперемежку с абстрактными рисунками Анта. Знаменитостям пририсованы бороды и усы. Из букв разных шрифтов и размеров составлены странные надписи. На столе – старинная мыльница «Sharp» и стопка компактов. На подоконнике – несколько книг и алоэ в консервной банке.