Небо за высотками вдалеке вовсю переливалось
оттенками зелёного и бирюзового. Захаров занял свое место,
пристегнул ремни.
—
Там «Триста первый» на связи, — сообщил Марченко.
—
Понял... — поправив шлемофон, командир сообщил в эфир:
—
«Ноль пятый», всем! Мы готовы к взлету!
—
«Триста первый» — «Ноль пятому»! Молодцы, мужики, уложились! На
Шахтёров уже вовсю моргает, у меня электроника на борту...
нестабильно себя ведет, в общем. Взлетайте и валим
отсюда!
—
Валим, валим... — пробурчал под нос Захаров. — Экипаж, доложить
готовность к взлету!
—
Второй готов!
—
Бортинженер готов! Командир, табло остатка топлива
загорелись!..
—
Ничего, Саш, пусть горят. Сколько там, тонны две?
—
Чуть меньше, Валентин Данилович! — Тревожно ответил
Михайлов.
—
Должно хватить... — выдохнул Захаров. — Взлетаем.
***
Облокотившись на борт «Тигра», Рентген
наблюдал, как винтокрылая громадина тяжело отрывается от земли.
Ми-26 лениво поднялся в небо, развернулся и, быстро набирая
скорость, пошёл в сторону Железногорска. Вертолеты сопровождения,
снова отстрелив напоследок тепловые ловушки, понеслись следом за
ним.
—
Удачи, земля! Встретимся на месте! — раздался из радиостанции голос
Захарова.
—
Куда мы денемся, — ответил ему Рентген. — Тебе удачи,
майор.
—
Рентген! — Батя подошел к «Тигру», закуривая сигарету. Техника
готова к маршу, но у нас Сияние опять нарисовалось. Накроет минут
через десять.
—
Ясно, — кивнул тот. — Давай людей пока на подземную парковку.
Переждёте — и сразу двигайте. Найди командиров «брони»: пусть
движки глушат, и массу скидывают. Не хватало ещё, чтобы это
природное явление технику угробило.
Батя коротко кивнул и торопливо зашагал к
стоявшему у БМПшек лейтенанту Авдееву.
***
Потолочные панели аварийного освещения
разгорелись напоследок особенно ярко и, моргнув, потухли
окончательно. В глубине парковки глухо чихнул и захлебнулся
резервный генератор. Один за другим стали включаться фонарики,
подсвечивая встревоженные, напряжённые лица. Кто-то курил, кто-то
пытался дремать. Снаружи иногда доносился тревожный вой
автомобильных сигнализаций, гудков, где-то в глубине здания играла
музыка и звонили стационарные телефоны. Вспыхивали и тут же гасли
на стенах светильники, запитанные от городской сети. А наверху
вовсю бушевало Сияние.
Лидия Григорьевна расположилась на длинном
армейском ящике. На плечах — теплый армейский бушлат, шляпку
заменила не по размеру большая вязаная шапочка. Вздохнув, она
провела морщинистой рукой по бакелитовому боку гармони, там, где
располагался шильдик «Чайка», с отломанной последней буквой. Пальцы
привычно легли на кнопки. Прикрыв глаза, Лидия Григорьевна начала
играть. Батя сам не заметил, как уголок рта приподнялся в лёгкой
улыбке. А по опустевшим залам и коридорам подземной парковки
понеслась торжественная и немного печальная мелодия вальса «На
сопках Маньчжурии»...