Бортинженер защёлкал тумблерами на верхней
панели.
—
Выполняю! Кран останова правого закрыт, пожарный кран закрыт!
Сигнал «Бедствие» включил, двигатель останавливается!
—
Идём на авторотации...
Ми-8 летел на минимальной высоте, едва не
задевая стойками шасси крыши корпусов Медицинского университета.
Посадка без двигателей, без приборов, на неизвестную площадку, да
ещё и с предполагаемым коротким пробегом — Захаров даже не слышал,
чтобы раньше кто-то из вертолётчиков практиковал подобное. В Сирии
был похожий случай, когда ребята смогли посадить повреждённый
вертолет на маленький пятачок среди скал. Но им подбили двигатель,
а с авионикой никаких проблем не было. Экипаж мог видеть на
приборных панелях и скорость, и высоту. Так что Захаров прекрасно
понимал — шансов мягко приземлиться практически никаких. Тут
помогут только удача и огромный лётный опыт его экипажа. Приборы
сходили с ума, винтокрылая машина так и норовила сорваться с курса
и круто дать вправо, но ручка управления пока слушалась.
—
Вижу! Вижу торговый центр! — доложил Марченко. - Парковка
забита!!!
—
Правее проспект! Машин нет! Заходим визуально, выдерживаем курс
чуть вправо, следим за высотой... — Захаров потянул ручку
управления на себя, задирая нос вертолёта и закричал:
—
Всем! Проверить ремни, приготовиться к удару!
—
Падаем!..
—
Садимся!!!
Зацепив передней стойкой шасси крышу
торгового центра «Комсомолл» и едва не задев лопастями какие-то
рекламные конструкции, Ми-8 тяжело свалился на улицу Белинского.
Вертолёт тряхнуло, рвануло в сторону, но твёрдая рука командира
чудом выровняла его. Поднимая тучи пыли и сажи, Ми-8 покатился по
асфальту, медленно останавливаясь.
—
Тормоза, бл*ть! Тормозами работаем! — Закричал Захаров, завороженно
глядя, как быстро приближается коробка автобусной остановки. Под
полом кабины что-то оглушительно лязгнуло, и вертолёт, издав
протяжный стон, наконец остановился.
—
Живые все?!
—
Нормально, командир!
Захаров откинулся в кресле, стянул наушники и
устало прикрыл глаза. Кабину медленно заполняло ровное зеленоватое
свечение, а на обочине, через один, вспыхивали оранжевыми лампами
уличные фонари.
г.
Красноярск,
крыша ТРЦ
«Планета»,
26 июня, четверг,
00:15.
Радиационный фон: 120-350
мкР/ч.
Слух возвращался ко мне неохотно. Левое ухо
не слышало вовсе: казалось, будто в него ваты напихали, а рядом
поставили неистово звенящий советский будильник. Правое ухо
слышало, но очень избирательно: к примеру, напряженную ругань и
хруст бетонного крошева под ногами тащивших носилки бойцов я
различал даже чересчур громко, а вот что пытался сказать мне мужик
в форме спасателя, смешно и беззвучно открывавший рот — понять не
мог совершенно. На всякий случай я отрицательно помотал головой и
почувствовал, как из носа тут же брызнуло что-то тёплое. Контузия,
в чистом виде. Если ещё и тошнить начнёт — вообще плохо дело. Тем
временем мужик, круглолицый и розовощёкий, с оттопыренными ушами,
торчащими из под неуставной вязаной шапочки, начал показывать мне
пальцы. Сначала один, потом три. Я покосился на нашивку с фамилией
над клапаном нагрудного кармана его кителя. Ярко-жёлтые буквы на
синем фоне подсказали, что связь со мной пытается установить некий
«Лисичкин О.Ю.». Забавная фамилия. Вот чего ты привязался,
Лисичкин? Других дел что-ли на крыше нет? Еще и котелок мой
многострадальный зачем-то назад откинуть пытаешься. По-хорошему,
мне бы голову чуть вперёд наклонить, и кровь с морды лица вытереть.
Запрокидывать голову при обильном носовом кровотечении нельзя, хотя
многие именно это советуют: пострадавший может банально собственной
кровью захлебнуться, да и глотать её не рекомендуется. Наклон
вперёд и холодный компресс в области переносицы — вот верный способ
решить проблему. Только Лисичкин, видимо, не в курсе. А может
просто не заморачивается такими мелочами.