—
Ну что, господа, прогуляемся? — Березников прищурился и, натянув на
лицо полумаску респиратора, повернул штурвал гермодвери. Чуть
слышно скрипнула, провернувшись, кремальера, и дверь медленно
открылась на густо смазанных солидолом петлях. Из тёмного тамбура с
уходящей вверх лестницей, пахнуло затхлостью и гарью.
—
Лейтенант — вперёд, мы за тобой, — скомандовал Артём. — Диман —
замыкаешь. Тыл крой, на всякий.
—
Принято, — кивнул я.
—
Ход ведет прямо в здание Управления, — пояснил Березников. — Мы
выйдем в левом крыле, у столовой. Потом по коридору — до главной
лестницы. Пять этажей наверх — и крыша. Там уже
разберёмся.
—
Звучит довольно просто, — сказал я. — Есть проблемы, которых стоит
опасаться?
—
Высокий фон, после дождя, — пожал плечами лейтенант. — И то — на
крыше только. Ну и мародеры местные, если в здание
заберутся.
— С
мародерами у нас разговор короткий, — усмехнулся я, и для верности
дослал патрон в патронник автомата. Хруст затвора эхом разнёсся по
пустому зданию.
—
Диман, ты вот внизу никак этого сделать не мог? — Нервно
поинтересовался Макс.
—
Не ссы, Маруся, я сам боюся, — выдал я, тревожно поёжившись.
Атмосфера огромного, мёртвого здания Управления давила, и давила
сильно. Внизу, глубоко под землёй, мерно гудели дизельные
генераторы, щёлкали реле аппаратуры на узле связи, совещались
большие начальники, а дежурный сержант Костян Аверин с наслаждением
докуривал в фильтровентиляционной третью сигарету. Елена уже
наверное вернулась и приводила себя в порядок. Нас же буквально
обволакивался вязкая, липкая тишина. Где-то в глубине коридоров и
кабинетов капала вода, осыпалась штукатурка, ветер, не ощутимый
снаружи, завывал в вентиляции и лифтовых шахтах. Почти не
пострадавшее от ударной волны здание больше почему-то не ощущалось
частью привычного, нормального мира. Луч диодного фонарика,
примотанного к цевью автомата, выхватывал из темноты таблички на
дверях: «Канцелярия», «Строевая часть», «Служба тыла». Номера
кабинетов, фамилии, должности. Огромный стенд с блестящими золотом
буквами: «Наши ветераны», на нём — посеревшие, но все ещё улыбчивые
лица. Смотрят с фотографий будто с немым укором, а сделать ничего
не могут. Они уже сделали, многие — ценой собственной жизни. Будто
дали дорогу нам, молодым, шагающим по коридору в общевойсковых
защитных комплектах, с автоматами наперевес.