Вновь я опустил веки и попытался вспомнить мать. Но и в этом
случае всплыло только одно воспоминание. Взгляд, добрый и в то же
самое время серьезный, полный какой-то непонятной мне решимости.
Напрягся и увидел только ее глаза, полностью черные и глубокие,
словно бездонное озеро. А еще услышал голос и разобрал слова,
которые размеренно, в неведомом завораживающем ритме, зазвучали в
моей голове. Впервые я их услышал и попытался запомнить:
«Ложилась спать я, внучка Сварожья Мара, в темную вечернюю зорю,
темным-темно. Вставала я, внучка Сварожья Мара, в красную утреннюю
зорю, светлым-светло. Умывалась свежею водой, утиралась белым
платком. Пошла я из дверей в двери, из ворот в ворота, и шла
путем-дорогою, сухим-сухопутьем, ко Окиан-морю, на свят остров. От
Окиан-моря узрела и усмотрела, глядючи на восток красного солнышка,
во чисто поле, стоит семибашенный дом. А в том семибашенном доме
сидит красная девица. А сидит она на золотом стуле, сидит,
уговаривает недуги, на коленях держит серебряное блюдечко, а на
блюдечке лежат булатные ножички. Взошла я, внучка Сварожья Мара в
семибашенный дом, смирным-смирнехонько, головой поклонилась,
сердцем покорилась и заговорила:
К тебе я пришла, красная девица, с просьбой о сыне моем, внуке
Свароговом Пламене. Возьми ты, красная девица, с серебряного
блюдечка булатные ножички в правую руку. Да обрежь ты у сына моего
Пламена белую мякоть, ощипи кругом него и обери: скорби, недуги,
уроки, призороки, затяни кровавые раны чистою и вечною своею
пеленою. Защити его от всякого человека: от бабы-ведуньи, от девки
простоволосой, от мужика-одноженца, от двоеженца и троеженца, от
черноволосого и рыжеволосого. Возьми ты, красная девица, в правую
руку двенадцать ключей и замкни двенадцать замков, и опусти эти
замки в Окиан-море, под Алатырь-камень. А в воде белая рыбица
ходит, и она бы те ключи подхватила и проглотила. А рыбаку белую
рыбицу не поимывать, ключей из рыбицы не вынимать и замков не
отпирать. Недужился бы недуг у сына моего внука Сварогова Пламена
по сей день, по сей час. Как вечерняя и утренняя заря станет
потухать, так бы и у него, добра молодца, всем бы недугам исчезать.
И чтобы недуг недужился по сей час, по мое крепкое слово, по мой
век.
Заговариваю я сына своего, внука Сварогова Пламена, от
мужика-колдуна, от ворона-каркуна, от бабы-колдуньи, от старца и
старицы, от жреца и жрицы. Отсылаю я от него, добра молодца, всех
по лесу ходить, игольник брать. По его век, и пока он жив, никто бы
его не обзорочил и не обпризорил».