Переглянувшись, мы подошли к девчонке и я спросил:
- Сияна, солнышко, что случилось?
Она не ответила, молчала и смотрела на нас исподлобья. Поэтому
Звенислав обнял ее за плечи и прижал к себе, а затем, словно
неразумного малыша, погладил по голове.
- Успокойся, - прошептал он. - Мы с Пламеном тебя в обиду не
дадим.
- Как же, - всхлипнула Сияна. - Они вон какие бугаи, а вы еще
мальчишки.
- Зато мы крепкие, - усмехнулся я. - Любого за тебя сломаем.
- Это точно, - поддакнул Звенислав. - Что они сказали?
Девчонка успокоилась и, шмыгая покрасневшим носом, ответила:
- В домик к себе звали. Кормить обещали хорошо и приодеть, если
стану с ними по-взрослому баловаться. А еще они сказали, чтобы до
послезавтра решилась. Иначе силой возьмут, а потом в портовый
бордель мамаши Ритоны продадут.
Наклонившись к уху Сияны, я прошептал:
- Тебя никто не тронет, обещаю. Завтра ночью они в кабак пойдут,
а там их наши друзья встретят.
Понимаю, что соврал девчонке, ведь нет у нас никаких друзей, но
так спокойней. Мы сами все сделаем, давно к этому готовимся. Однако
ей об этом знать не надо.
Сияна недоверчиво посмотрела на нас. А мы сделали значительные
лица. По крайней мере, попытались и, она, хмыкнув, ушла в свой
угол.
Обсудить проблему решили завтра, а пока надо выспаться.
Упав на жесткие нары, я закрыл глаза и попытался заснуть. Однако
сна не было, потому что в голову лезли воспоминания о прежней
жизни.
Сколько мне было, когда нас привезли сюда? Лет пять, именно так
записано в приютской метрике. Так что воспоминаний немного. Но я
попытался сосредоточиться, прорваться сквозь застилающий память
вязкий туман и вновь ничего не получалось. Непробиваемая муть,
серая и холодная. Но я сделал еще одно усилие, и появились
разрозненные куски, обрывки и клочья видений.
Вот отец в пластинчатом доспехе, настолько хорошем и дорогом,
что равного ему я даже у стражников герцога не видел. Он ранен в
левую руку, но в его правой грозно блестит обоюдоострый меч. Вижу
его со спины, и он кричит кому-то: - «Булан, спаси детей! Сбереги
их! Надеюсь на тебя, друже!» Все! Больше ничего. И только ощущение
рук, крепких, сильных и надежных. Эти руки держали меня малыша, а
мне было так радостно на душе, что хотелось смеяться. А еще, чтобы
это никогда не кончалось.
Я открыл глаза. В бараке темно, и только такие же мальчишки, мои
собратья по несчастью, мирно посапывали вокруг.