После услышанного однокласснички
опешили и на секунду замерли в недоумении. Они сразу и не поняли,
чей голос к ним обращается. Но когда бросились к подъезду, я уже
захлопнул за собой дверь и взобрался на второй этаж.
– Открывай, падла! – Вопили рыжий и
длинный, осыпая дверь градом ударов. Я знал, что такие двери очень
прочные и им ни за что не сломать её. Другое дело, что кто-то из
соседей в этот момент мог выходить на улицу, или наоборот, заходить
внутрь. Но я решил не заморачиваться по этому поводу и как следует
рискнуть.
Я свесился из окна и окликнул уродцев,
чтобы они отошли подальше и стали видны мне, ибо сейчас их
перекрывал козырёк. Ещё немного подолбившись, всё-таки послушались.
Первым на глаза попался рыжий, а следом за ним и длинный.
Толстый-Игорь остался возле двери.
Рыжий, не отличающийся интеллектом, и,
возможно, зрением, продолжал материть меня и никак не хотел
узнавать. Но вот когда на меня взглянул длинный Костян, лицо его
тут же переменилось. Можно было пронаблюдать весь спектр возникших
у него эмоций.
В этот момент время будто бы замедлило
ход. Я сконцентрировался на лице длинного и, замечая каждую деталь,
тут же понимал, что за эмоцию он сейчас испытывает.
Когда ещё не произошло узнавание, на
худой роже явно проступал гнев. Не слишком уж сильный, но довольно
отчётливый. Я каким-то внутренним зрением увидел, как этот самый
гнев, превращаясь в определённого вида энергию, от Андрюхи
передаётся мне. Энергия представлялась мне красного цвета
волною.
Данная волна мгновенно пополнила меня.
Будто бы сосуд внутри тела, до этого абсолютно опустошённый, был,
наконец-то, орошён. Тут то я и почувствовал, как метафизический
голод, мучащий меня с самого появления в этом теле, частично, но
утолился.
Длинный Андрюха опознал во мне того,
кто, по его мнению, вчера умер. Этот факт на мгновение отразился в
его лице страхом. Страхом, который имел уже не красный, как гнев, а
чёрный оттенок. Чернющий, как сама преисподняя, он тоже очутился во
мне. Сосуд пополнился ещё сильнее. Голод ослабевал.
Конечно, с появлением новых эмоций все
остальные бесследно не пропадали. Они лишь ослабевали. А главную
силу имела доминирующая именно сейчас.
После неожиданного страха к длинному
пришло осознание того, что моё воскрешение – благость. Как минимум,
теперь с него спадала любая ответственность и риск поплатиться за
то, что он совершил вчера. И это стало для него радостью вперемешку
с удивлением.